Поднебесный Экспресс

Впрочем, могут и не прийти, и не убить. В сущности же не за что – не так ли? Я ничего не знаю, ничего не видел, ничего не слышал и ни о чем не подозреваю. Знаю не больше остальных, если не меньше. Так что если остальных не убили, то и меня не тронут. Вообще-то я сильно загнул: ну какого черта им нас всех убивать? Зачем? Тоже мне, десять негритят пошли купаться в море. Навоображал себе бог знает что на пустом месте. Постой-постой, как так на пустом месте? А двух-то уж точно укокошили? Ну укокошили – и что тут? Двух – да, остальных – нет. Может быть, задача была избавиться от двоих, остальных не трогать. Или избавиться от одного, а второй сам помер. Или оба сами померли, и никакой специальной задачи ни у кого не было. В конце концов, разве это повод лежать сейчас при тусклом оранжеватом свете ночника, под, как сказал бы беллетрист, мерный стук колес и предаваться страхам, фантазиям и, пожалуй, истерикам? Что ты, в сущности, знаешь, сукин сын, чтобы им предаваться? Ах ничего? Значит, возводишь замки на зыбком песочке книжных эмоций? Мда. Нехорошо, Петр Кириллович, нехорошо. Не по возрасту нехорошо. Кстати говоря, если тебя, дорогой Питер, угробят вот прямо сейчас, ничего страшного ведь не произойдет, не так ли? Ты только подумай, дай труд себе подумать, мир-труд-дай, так сказать. Тебе за пятьдесят, пора и честь знать. Скажут, конечно, что ерунда, что сейчас живут до восьмидесяти и скоро будут жить до ста, причем все, то есть все, кто доживет до ста, будут жить до ста, но сие лукавство есть. Ибо это будут уже другие жизни. Даже сейчас ты живешь не ту жизнь, что жил лет тридцать назад, не говоря уж о лет сорок. Ты ведь уже и не помнишь, чем та жизнь – те жизни – была(и), какова(ы) на вкус, цвет, ощупь. Получается, попади ты в восемнадцать в армию и будь отправлен в Афган, и там срезан очередью из душманского автомата, ничего страшного. Одна жизнь закончилась бы, вполне завершенная к восемнадцати, а новая не началась. Новая не имела бы отношения к предыдущей, кроме чисто формального – паспорт, там, военный билет, родители те же, улицы родного города и проч. Но это все сансара голимая, не так ли? Получается, что если вот прямо в данный момент душегуб тихо ковыряется в замке твоего купе или уже пускает через щель между дверью и стеной усыпляющий газ, то все прекрасно, финальная точка будет любезно поставлена сим джентльменом или сей леди (или даже леди с джентльменом, скажем, преступным дуэтом Донгмей и Володи, этими тайными агентами северокорейской сигуранцы), можно больше не метаться, не мучиться, как завещал великий Сиддхартха. Вступим в безбрежные вечно покойные воды Нирваны и дело с концом. Ну заходи же, заходите, сколько вас там, располагайтесь, будьте как дома, милости просим! Нет-нет, что за чушь, милости ихней мы как раз не просим. Умерла – так умерла.

Эк меня расколбасило, однако. Сдался на пустяках. Надобно взять себя в руки, что я, бессонницы не знавал? Знавал, еще как. К прелестям фармакопеи не приучен, оттого к услугам успокоительного не прибегаю. Всегда же под рукой есть что почитать, что послушать. Ну или подумать на самые отвлеченные темы. К примеру, на борту Поднебесного Экспресса уже два трупа, а кто в ответе? Никто. Быстренько на станции спишут на усопших и дальше поедут. Дальше поедем. Кому охота возиться с какими-то там никому не нужными людишками, к тому же здесь, в стране, по которой мы в данный момент передвигаемся с неслыханной для еще недавнего времени скоростью? Пара человечков туда, пара человечков сюда. Или пара тысяч. Или даже пара миллионов. Какая, в принципе, разница? Разница, конечно, есть, если ты в списке этой пары, верно, но что, если нет такого списка? Вот вопрос. Странным образом тут вновь возникает вопрос о математике, той самой, что я совсем не знаю. Но с собой-то я могу это дело обсудить, не опасаясь кривых ухмылок выпускников мехмата и физтеха.