Поднебесный Экспресс

«Тоже не спится, когда стоим?» – Стив в несколько потрепанном, но роскошном бордовом с черными отворотами шелковом халате подошел к окну слева от моего. Одного беглого взгляда, брошенного искоса, достаточно: он явно не спал, тщательно причесан, слегка пахнет алкоголем, но не сильно. «Когда ехали, тоже не очень спалось этой ночью». – «И мне». – «Читали об Артуре Гастингсе?» – «Да, и правку своей книги делал. Знаете, старость в каком-то смысле – очень удобная штука. Не для всех, но для литераторов точно. Возникает масса свободного времени – бессонница, никаких тебе амурных похождений… ну хорошо, если и есть таковые, то явно реже. Ну и вообще, социальные обязательства отмирают потихоньку, если ты их сам себе не придумываешь, конечно, надеясь скрасить физическое прозябание. У нас в Британии, вы наверняка знаете, старики любят сочинить для себя общественную жизнь: леди собирают на починку церковной крыши, поют в хоре, коллективно вяжут или читают, ну а джентльмены, ясное дело, – в паб. Вот он, столп островной жизни, деревенский паб, или в городе, локальный. Если бы не эти загоны для пожилых бездельников, где потчуют пойлом среди картинок с блошиного рынка, где они мнят о себе бог знает что, что они кому-то нужны и для чего-то понадобятся, если бы не пабы, на острове давно уже был бы какой-нибудь фашизм, старческий, отчаянный, усталый. А так все хорошо, все при деле, стой себе с пинтой в руке и треплись о том, как тридцать лет назад служил на флоте. Ох, куда меня занесло, простите. Все желчь, все желчь. Говорил мне доктор, не пей водку с соком». – «А я даже читать не мог, усыпал раза три, но снились сложные кошмары, настолько нелепые, что даже во сне сам себе говорил, мол, хватит, кончай, жми кнопку stop, и выключал это кино. Наконец успокоился, задремал, а тут встали, тряхнуло, какой теперь сон. Надо посмотреть на город Y». – «И что же мы видим?» – «Как обычно, ничего, точнее, то же самое, как и всегда».

Будто кто-то подслушал мою последнюю реплику и решил доказать, что не все так просто. Слева на платформе началось движение, появились новые предметы и даже новые персонажи. Сначала они только неявно маячили, кучкуясь, но потом группа распалась, и все ее составные части, одушевленные и нет, двинулись по перрону в нашем направлении. «Питер, смотрите». – «Вот это да!»

Собственно, группа распалась на пять элементов, два больших, три поменьше. Первым в нашем направлении следовал большой контейнер, даже ящик, обитый алюминием или жестью, он идеально соответствовал этому освещению, ибо был того же оттенка, ящик будто состоял из ровного серого света, что невозмутимо царствовал между крышей и поверхностью вокзальной платформы. Ящик был водружен на специальную тележку на четырех колесиках; изогнутую ручку его не без усилий толкал человек в мышином мундире. За ним следовал другой носильщик, он вез тележку поменьше, на которой были уложены несколько чемоданов и сумок. Одну из них я узнал, маленькую, черную, кожаную, видел в купе, она стояла под столиком, на котором меня столь поразила вульгарная оранжевая коробка с черно-белым Микки-Маусом, та, что соседствовала с гораздо более приятной коробочкой в китайском духе, маленькой, обтянутой красной материей с золотыми драконами, на ней еще лежала золотая штучка, красивая такая, на лопатку похожая. Мне кажется, уже сейчас кажется, что я такие штучки где-то недавно еще видел. Да, а сумочку я узнал. Это были вещи Чжэн. Им предшествовала сама Чжэн, не собственной персоной, а собственным телом, бездыханным, бездушным, но еще обладающим внешним сходством с живой каких-то 48 часов назад покойной, да и ДНК и проч. те же самые. Я понял, почему не спал Стив. Не нужно на него сейчас смотреть, не нужно, но я не смог удержаться. Стив бесстрастно глядел в окно. Не поворачиваясь, он сказал: «Конечно, они любезно предложили мне присутствовать при сборах вещей. Нет ли там чего моего. Ничего, конечно, кроме того, что я ей дарил. Кстати, интересная моральная дилемма: забирать ли назад подарки, которые сделал возлюбленной, умершей в чужой стране, куда ты больше никогда не приедешь?» Я молчал. Восприняв молчание как вопрос – и правильно восприняв, – Стив процедил: «Я все оставил как есть. Кроме одного, что не принадлежало ни ей, ни мне».

Не совсем понятно, что он имеет в виду, но лучше не мучить старика в тот момент, когда труп его … кого? любовницы? возлюбленной? партнера? идиотское слово, будто из тенниса, у Конте есть песенка «Спарринг-партнер»… в общем, когда труп женщины, с которой он собирался устроить остаток своей жизни, везут прямо перед ним в алюминиевом ящике. Скверное сентиментальное кино. Зачем он вышел сюда? Попрощаться? Ах, это поколение, выросшее на «Касабланке». Или нет? Неважно.