Под Золотыми воротами

Марья вышла из покоев княгини в новеньком повое[68] с очельем[69], украшенным речным жемчугом и серебряными колечками, белый убрус прикрывал шею и плечи, скрывая теперь ото всех, кроме мужа, богатые золотые косы. Любим удивленно приподнял брови, не ожидая увидеть ее такой.

— Матушка в дорогу сунула, — поспешила оправдаться молодуха, — да все сказали — мне в нем ладно, — смущенно откинула она с плеча шелковую ткань.

— Очень ладно, — восхищенно выдохнул муж. — Вещи все собрала?

— Чего там собирать, все в короб уместилось. А можно я Мурлыку возьму? — робко попросила она.

— Кого?

— Мурлыку.

Мирошка вынес скромную поклажу и кота.

— Бери, куда ж без него, — легко согласился муж, — и пойдем уже домой, темнеет.

Марья бережно взяла котищу из рук воя, Любим сразу позавидовал усатому сопернику.

Еще раньше Могута увел на двор лошадей, прихватив доспехи и вещи Военежича. Любим велел матери пока про венчание не сказывать, мол, сам скажусь. Дружинники тоже были распущены по домам к заждавшимся женам и детишкам.

Новобрачные неспешно пошли к воротам детинца, позади с коробом на плече тащился Мирошка, а чуть поодаль, по-стариковски шаркая ногами, брел Кун.

— Чего домой-то с возами не уехал? — кинул ему через плечо Любим.

— В церкви на вас поглядеть хотел. Да тут недалече, дойду.

— Мирон, гляди за ним.

— И за коробом гляди, и за дедом гляди, — тихо, чтобы боярин не услышал, пробурчал себе под нос Мирошка, — а Богша уж дома пироги ест.

Из княжеского терема вывалилась стайка пьяненьких гостей. Среди них взгляд Любим выхватил Якушку, тот щуря хмельные глазки, сразу же закричал во все горло:

— О-о-о! Любимка, на брачное ложе, тешиться, идешь, коль не сдюжишь — зови.

Пьяные бояре заржали как кони, вторя шутке. Любиму до смерти хотелось проучить шкуру-сотника. «Эх, Марьяша, прости, — мысленно сказал он жене, — дурной тебе муж достался».

— Серебро-то из приданого теперь мое? — вслух обратился он к ней.

— Ну да, — отчаянно покраснела Марья, думая, что Любим намекает на ту их сцену с калитой.

— Давай тогда сюда, должок отдать нужно, — властно протянул руку муж.

Марья поспешно отвязала от пояса увесистый кошель.

— Эй, Якушка! — весело крикнул Любим, подкидывая на ладони серебро. — Виру тебе хочу заплатить. Лови! — и он швырнул калиту сотнику.

Якун здоровой левой рукой довольно ловко подхватил подарок.

— За что вира-то? — улыбнулся он тяжести серебра.

— За бесчестье, — хищно оскалился Любим, подступаясь к «жертве».

— Э-э-эй!!! Ты чего удумал?! — почуял неладное Якун, глазами ища поддержку у хмельных дружков, но всем было больно любопытно, что же такое сотворит княжий воевода с насмешником. — Нешто ты забыл — я раненый, рука еще не зажила!

— Я тя за руку трогать не стану, — Любим сделал резкий прыжок вперед, схватил обидчика за шиворот и с размаху окунул головой в огромную кадку с водой. Такие толстопузые бочки на случай пожара по приказу тысяцкого стояли при каждой избе, а при княжеских хоромах их было натыкано под каждой клетью. Под оглушительный хохот Якун стал

Якун стал молотить по кадке руками, пытаясь высвободиться, но железная хватка ненависти крепко держала его головой вниз. Любим, подождав насколько было возможно, чтобы сотник окончательно не захлебнулся, наконец, разжал руки. Якун, отплевывая вонючую воду, отер лицо и злобно прорычал:

— Еще поквитаемся, сучонок!

— Мало искупался? — жалостливо спросил Любим и тут же, вновь схватив сотника за загривок, опять окунул его по самый пояс.

— Пусти, пусти его! Утонет! — испугалась Марья, кидаясь к мужу.

Любим милостиво уступил.

После второго «купания» присмиревший Якун предпочел, пошатываясь, удалиться. Кто-то из дружков понес за ним оброненный кошель. Вслед полетели смешки, видать, пьяной толпе было все равно над кем потешаться.

— Прости, не сдержался, — развел руками Любим, бросая задорный взгляд на жену.

Марья при посторонних ничего не сказала, лишь обиженно надула губы, и только когда они вышли за ворота детинца, дала волю раздражению:

— Да нешто ты не мог с наказанием за обиду подождать немного, да хоть бы до завтра? Как я теперь без приданого в дом твой заявлюсь, словно бродяжка безродная?! Ведь и так почти все у отца осталось.

— Подумаешь, — фыркнул Любим, — что я тебя за приданое что ли взял?

— Да как ты не понимаешь?! Мне матушка говорила, что, если сразу свекрови не приглянешься, потом хоть под ногами стелись, а милости не добиться! А я вот так, с одним котом заявлюсь: «Вот приданое мое, мышей у вас ловить станет».

Позади хихикнул Мирошка и тут же осекся под грозным взглядом Любима.

— Хорошее приданое, — буркнул молодой муж, — шерсть сострижем — подушку набьем, все прибыток.

Кот грозно мяукнул. Марья прижала пушистый комок к себе, успокаивая нежной ручкой.

— И вообще, не стоило это творить, врага нажил. Того и гляди, нож в спину воткнет, он злопамятный, уж я то приметила.