Под знаком Близнецов. Дикий горный тимьян. Карусель

«И через шесть лет развелась», – чуть не ляпнула я. Мама могла кого угодно вывести из себя, но не стоило говорить ей подобных вещей. Она обладала железной волей и стальным характером, благодаря чему всегда получала желаемое, однако была в ней некоторая уязвимость – эта изящная фигура, огромные голубые глаза, невероятная женственность, – и нагрубить маме было никак нельзя.

Я распахнула рот, но тут же закрыла его, растерянно уставившись на мать. Она тоже смотрела на меня – с упреком, ничего при этом не говоря, и я в тысячный раз поняла, почему мой отец влюбился в нее с первого взгляда: она была совершенно неотразима, а он олицетворял все то, что привлекало мою мать в мужчинах.

Моего отца зовут Хью Шеклтон. В те времена он работал в Лондоне, в одном из коммерческих банков Сити, жил на широкую ногу, и впереди его ждало блистательное будущее. Однако чувствовал он себя не в своей тарелке. Сами Шеклтоны были выходцами из Нортумберленда. Отец вырос на ферме под названием Уиндиэдж, где обширные пастбища спускались до самых вод холодного Северного моря, а над ними гуляли зимние ветра с Уральских гор. Эту любовь к загородной жизни отец сохранил в своем сердце и всегда тосковал по родным краям. Когда он женился на моей матери, фермой еще управлял его старший брат. Но позже – мне было лет пять – тот трагически погиб на охоте. Отец отправился в Нортумберленд на похороны, пробыл там пять дней и вернулся домой преисполненный решимости уйти с работы, продать дом в Лондоне и уехать в Уиндиэдж, о чем и заявил супруге. Он собирался отныне посвятить себя фермерству.

Последовавшие за этим ссоры и скандалы, слезы и упреки стали моими первыми поистине несчастливыми воспоминаниями. Мать перепробовала все, лишь бы отец изменил свое решение, но он оставался непреклонным. Наконец поставила ультиматум: если он и вернется в Нортумберленд, то в полном одиночестве. К ее удивлению, отец так и поступил. Возможно, он ожидал, что мама последует за ним, но та была не менее упертой. Через год они развелись. После продажи дома на Полтон-сквер мать переехала в другой, поменьше, неподалеку от Парсонс-Грин. Конечно же, я осталась с ней, но каждый год уезжала на пару недель в Нортумберленд, чтобы пообщаться с папой. Спустя некоторое время он вновь женился – на застенчивой девушке с лошадиным лицом. Юбки моей мачехи всегда выглядели поношенными, а веснушчатых щек вряд ли когда касалась пуховка с пудрой. Но отец был очень счастлив с новой супругой. Они и сейчас счастливы. Чему я и рада.

Однако маме развод дался нелегко. Она вышла за отца, поскольку тот соответствовал ее идеалу мужественности. Мама и не думала копнуть глубже, заглянуть за респектабельный фасад в виде полосатого костюма и портфеля. У нее не было ни малейшего желания погружаться в сокровенные глубины его души. Но Шеклтоны полны неожиданностей, и, на горе матери, я пошла по их стопам. Мой покойный дядюшка увлекался не только фермерством, но еще и музыкой. Отец в свободное время вышивал прекрасные картины. Главной же бунтаркой в семье была их сестра Фиби. Будучи состоявшейся художницей и необыкновенно харизматичной личностью, она с пренебрежением относилась к повседневным условностям, что мама никогда не могла принять.

Еще совсем в юном возрасте Фиби отправилась покорять Лондон, но в более зрелые годы стерла со своих туфель городскую пыль и уехала в Корнуолл, где счастливо жила вместе с очаровательным мужчиной, скульптором по имени Чипс Армитаж. Увы, они так и не расписались – жена не давала ему развода, – а когда он умер, то оставил Фиби свой скромный викторианский готический особняк в Пенмарроне, где моя тетушка с тех пор и обитала.

Несмотря на это отклонение Фиби от общепринятых норм, мать не смогла полностью списать ее со счетов, поскольку та была моей крестной. Время от времени нам приходило приглашение погостить у нее. В письмах ясно говорилось, что Фиби с радостью примет меня и без сопровождения. Но мать опасалась дурного влияния богемы, и, действуя согласно принципу, что если Шеклтонов нельзя одолеть, то надо к ним примкнуть, она всегда составляла мне компанию, пока я была ребенком.

В первую нашу поездку в Корнуолл я места себя не находила от волнения. Даже будучи маленькой, понимала, что у мамы и тети Фиби нет ничего общего. Перспектива двухнедельных размолвок или гнетущей тишины жутко пугала меня. Но я недооценила гостеприимство Фиби. Она обо всем позаботилась, познакомив маму с миссис Толливер. Та жила в особняке Уайт-лодж, тоже в Пенмарроне, и проводила время в тесном кругу друзей, которые с радостью приглашали мою красавицу-мать на дневные игры в бридж и званые обеды.

В ясные дни она преспокойно играла с ними в карты, пока мы с Фиби развлекались. Иногда гуляли по пляжу или располагались с мольбертами возле старой дамбы, а порой отправлялись в глубинку на стареньком «фольксвагене» – его Фиби использовала в качестве передвижной студии. После мы забирались в вересковые пустоши и упивались пейзажами, тонувшими в ярко-белом свете, который, казалось, отражался от самого моря.