Под цикадным деревом

— По официальной версии, смерть наступила по естественным причинам. В те годы… О каких именно годах мы говорим?.. После 1943-го… Ваша мать родилась в сорок третьем, не так ли? Допустим, у них с братом была разница в год. В сорок четвертом году не стали бы вызывать врача, чтобы установить факт смерти, — слишком дорого. Ваши прадедушка и прабабушка по отцовской линии были богатыми?

— Не думаю, что они купались в золоте. Знаю только, что они владели фабрикой по производству пасты здесь, в Брешии. Она приносила доход…

Полицейский просиял.

— Фабрика Флавиани! Ну разумеется!

— Вы ее знаете?

— Знал! В детстве я обожал их тортеллини. Те, что с мясом и секретным ингредиентом… Мне нравилась сама идея.

— Я ничего об этом не знаю.

— Попросите родных вам рассказать! Насколько я понимаю, ваши тетушки живы.

— У них болезнь Альцгеймера. Не думаю, что они вспомнят…

— Сочувствую. Могу рассказать то, что знаю. Моя бабушка ходила к Флавиани за свежей пастой и рассказывала, что во время войны им пришлось нелегко, но потом фабрика словно по волшебству возродилась. А волшебство, по ее словам, заключалось в том, что в пасту стали добавлять секретный ингредиент. Я даже могу назвать год, когда фабрика снова заработала: в тот год родился мой младший дядя, и дедушка с бабушкой заказали угощение у Флавиани, потому что были наслышаны об их, скажем так, «новом курсе».

— И в каком году это было?

— В 1945-м.

Я обмякла в кресле, как незадолго до меня полицейский. Мне казалось, я все хожу и хожу вокруг да около, прогуливаюсь прямо над поверхностью, под которой скрывается история моей семьи. Детали лежали там, у меня под ногами, проступали сквозь слой сна и яви, пытались привлечь мое внимание, но я не замечала их, никогда не обращала к ним взгляда.

Казалось, мне нужно сделать один шаг — и все станет простым и ясным, но я продолжала упускать детали. У меня не получалось рассмотреть их.

Полицейский продолжал улыбаться воспоминаниям о свежей пасте прабабушки и прадедушки. Затем он внезапно вскочил на ноги и повел меня за собой по коридору.

— Ваше дело меня заинтересовало. Давайте спустимся в хранилище и посмотрим, найдется ли там упоминание о смерти младенца.

Полицейский архив оказался совсем не похож на те, что показывают в американских сериалах. Он был более светлый, пыльный и… да, не такой уж огромный.

Мы прошли мимо дешевых железных стеллажей до разделителя 1940-х годов, от которых сохранилось всего несколько коробок. Скоро мы узнаем, оставил ли Лоренцо какой-то след.

Мы сразу же обратили внимание на коробки с надписями «1944» и «1945». В те годы детей рожали одного за другим, так что Лоренцо мог родиться в этом временном промежутке.

Через несколько минут Эммануэль отлип от коробки.

— Мы не подумали о контексте. Здесь хранится много подправленных документов: что-то вырезано, что-то описано туманно, что-то отсылает к государственным архивам… Этого следовало ожидать. Многие дела той эпохи были связаны с политической ситуацией. Я бы сказал даже, что большинство. Еще существовал фашизм, — пояснил он.

Как я сама не догадалась? Я считала само собой разумеющимся, что между младенцем и политическими взглядами его родителей не могло быть никакой связи. Джада сказала бы, что я совершила большую ошибку.

— Все тогда было связано с политикой, — отметил полицейский. — Возможно, вашу бабушку Бьянку изнасиловал высокопоставленный фашист, поэтому родившемуся у нее ребенку суждено было исчезнуть. Вы же знаете, в то время сторонники партии бесчинствовали…

— Но в сорок пятом их уже не очень жаловали, разве не так? Действовало движение Сопротивления…

— Вы правы. Партизаны в наших краях были очень юными, — лет по шестнадцать, максимум восемнадцать, можете себе представить? — и они создали два отряда. Я знаю, о чем говорю, моя мама потеряла брата, примкнувшего к партизанам, и рассказывала о нем с такой грустью, бедная женщина… Она обычно предпочитала вообще не упоминать те события.

Мы вернулись к поискам. Не знаю, сколько времени мы провели в архиве. Полицейский передал мне коробку поменьше с какими-то отчетами, но в хранившихся там папках почти не было бумаг, а уцелевшие оказались испещрены черными полосами, так что не удавалось разобрать написанное.

Единственное, за что мы зацепились, когда рылись в оставшихся документах, — это показания акушерки по имени Анна Мартини. Показания датировались февралем 1945 года. Мартини оказывала помощь двум роженицам в районе Карриоле в феврале 1945-го. Первая женщина умерла, родив мальчика. Она не могла быть бабушкой Бьянкой. У второй родился мертвый ребенок.

— Дорогая Чечилия, поздравляю, у вас на руках доказательство. Ваш дядя был жив при рождении.

Я посмотрела на полицейского и, кажется, впервые поняла, что он имел в виду. Эммануэль улыбнулся мне.

— Если бы Лоренцо просто родился мертвым, не потребовалось бы составлять полицейский отчет. Должно быть, произошло что-то другое. Акушерку вынудили дать показания о смерти ребенка.