Одно за другим яйцо, второе, третье, четвертое проскальзывали сквозь прутья корзины и падали на землю, в снег и слякоть. Бабушка Инес подхватывала их прежде, чем Урания успевала промчаться по ним на трехколесном велосипеде.
— Если сегодня родится дите, я приготовлю вам замечательную фриттату с сыром! — крикнула бабушка семье, смотревшей за происходящим из окна, и подняла очередное яйцо.
Талия и Мельпомена начали прыгать и пританцовывать вокруг большого деревянного стола со следами сучков. Лежавшая на кровати мама улыбнулась, откинувшись на стену.
Терпсихора, которая сидела на полу и прижималась к французскому окну, спала.
Талия, Мельпомена и Терпсихора
Глава 5
— Алло?
— Чечильетта?
— Тетя Терпси? Это ты?
— Чечильетта, тама у вас есть снег?
— Снег? Где, тетя?
— Там, куда ты уехала. Есть снег?
— …
— Терпсихора звонит, да? — прочитала я по губам Джады. Сам факт, что она заговорила со мной, уже победа: последние несколько дней подруга дулась на меня.
Я кивнула.
— Не говори ей, что идет снег.
— Ну? Есть снег?
— Да, тетя, очень много! Все белым-бело.
Когда я ссорюсь с Джадой, предпочитаю игнорировать ее советы, хотя всегда понимаю, что напрасно иду наперекор.
— Ох, горе-то какое! Нужно быть осторожным, когда идет снег…
— Почему?
— По кочану. Когда идет снег, умирают бедные цикады, и люди валятся, и…
— Куда, тетя? Куда люди валятся?
— …и все катится под откос.
— Терпси, ты что, упала?
— Я? Нет. У меня здесь нет снега.
И она бросила трубку.
Поздравляю тебя, Чечилия. Ты только что сказала старушке с болезнью Альцгеймера, что ее племянница сидит и дрожит от холода. Интересно, о нем ли думает Терпсихора, когда смотрит в пустоту? Иногда среди гвалта, который обычно царит в доме, где живут женщины, молчание тети Терпси кажется громче любого шума, и мы замираем, чтобы взглянуть на нее. В такие моменты, пока мы к ней присматриваемся, тетя сидит в кресле, широко раскрыв абсолютно ясные глаза, но не слышит наших окликов. Бесполезно спрашивать ее о том, что она видит. Тетя не ответит.
— Ты разве не знаешь?
Джада, должно быть, услышала, как я рассуждала. Я частенько бормочу себе под нос: еще одна вещь, из-за которой меня можно счесть неадекватной и странной, хотя некоторые утверждают, что все люди разговаривают сами с собой.
— Чего я не знаю?
— Когда Терпси смотрит в пустоту, она мечтает о море. Она никогда там не была. Ей знакомы только снег и голодные зимы, поэтому…
— Она ненавидит снег. С приходом снега холоднее, голоднее… и неизвестно, когда зима закончится.
— Верно. У нее была заветная мечта — попасть на море. Эвтерпа рассказывала ей, как ездила работать на юг и в обеденные перерывы гуляла по пляжу, вернее, по одному пляжу…
— Сан-Бенедетто.
Эвтерпа каждый год возила меня на тот пляж, когда я была маленькой. Я понятия не имею, почему она была так привязана именно к нему.
— Точно. Эвтерпа гуляла у моря, оставляя на мягком песке прибрежной полосы большие темные следы…
— И следы становились меньше и меньше, а она уходила все дальше.
— Да. Я тоже так делала в Бразилии. Как и остальные дети.
— Все, кроме тети Терпси.
Плавание всегда казалось мне очень странным занятием.
В бассейне мне приходится снимать слуховой аппарат, от чего я не в восторге. Как только я отключаю его от своего уха, он становится мертвой и бесполезной вещицей. Я тут же начинаю озираться, волноваться, будто каждый взгляд, каждый комментарий, каждый жест окружающих обращен ко мне. Ужасно боюсь, что не пойму чего-то, и успокаиваюсь, только когда снова включаю слуховой аппарат.
Спасатель подавал нам знаки: я не сомневалась, что он решил выгнать меня из бассейна, потому что я неправильно надела шапочку, слишком быстро прошла по бортику или потому что я глупая и ничего не понимаю.
— Ради бога, успокойся, — прочла я по губам Джады. — Он просто сказал, что вторая дорожка для тех, кто плавает медленно. То есть для нас. Мы можем плавать по ней.
Я села на бортик, окунула ноги в воду и глубоко вдохнула. Вода принесла облегчение. Окунувшись в ее теплый мир, я полностью погрузилась в пронизывающую тишину, пока не начала слышать свое тело и звуки, отдающиеся в голове. Мне захотелось отключиться от них, превратиться в свет, стать невидимой и бесчувственной частицей, свободно парящей до конца своих дней.
Когда волнение достигло высшей точки, в голове заиграла моя любимая музыка — барабаны и бас-гитара. Начинается самое интересное.
Удар ногой по щеке прервал идиллию, в которую я только успела погрузиться. Вот всегда так.
— Эй, очнись! Ты плывешь на меня!
Кудри Джады не помещались под черную шапочку, а попа — в изумрудно-зеленый купальник. Ее вид придал мне уверенности. Дорожка была свободна до самого конца. Джада бросила взгляд вперед и поплыла, как обычно, плавно, по-лягушачьи.
Сделав пять кругов, мы подплыли к бортику бассейна и заговорили.
— О чем сегодня будешь спрашивать полицейского?
— Не знаю.