Под стеклянным колпаком

«Полярная императрица» была введена двумя вооруженными конвойными в кабинет Бессонова, в котором окончательно основался Коваль. Когда они остались наедине, он долго смотрел на девушку, заметно осунувшуюся от пережитых волнений.

Усмехнулся под усами и заговорил:

— Наши роли, кажется, переменились. Допрашиваю я. Вам вручен лист с пунктами обвинения? Что вы можете показать по этому поводу? Предупреждаю, что от вашего ответа зависит, будете ли вы обвиняемой или только свидетельницей.

— Мне нечего отвечать на подобную клевету.

— Вы не верите в заговор Бессонова и Уальда?

— Конечно, нет.

— И вы совершенно правы. Я все это выдумал. С какою целью? Да надо же было вас развеселить, разбудить от спячки, в которую все вы готовы были впасть. Страна счастья! Вы полагаете, что счастье заключается в том, чтобы сегодняшний день походил на вчерашний. Я думаю, как раз наоборот. Вы построили оранжерею для людей и обрекли их на тепличное существование. Вы посадили зверей в прекрасно устроенную клетку и думали, что они так и будут весь век наслаждаться райской жизнью и свободой на пространстве стольких-то квадратных километров. А ваши счастливые пленники взяли да и зашалили. Не хотят, видите ли, обратиться в животных, пастись на лужке и слушать лекции гг. Бессонова и Уальда! Они хотят жизни-борьбы, хотят смены ощущений. Да и вы сами хотите того же. Счастье — в успехе, в победе над препятствиями. Счастье в движении, а не в неподвижности. Однако, к делу! Что вы ответите на такое предложение: я объявляю себя полярным императором, а вас императрицей-супругой?

— Вы издеваетесь надо мною!

— Ничуть. Имейте в виду, что мне, как диктатору, оказано единственное доверие. Один шаг и я сделаюсь владыкой «Полярной империи».

Бывают состояния, при которых человек, испытывая страшные душевные муки, не может выразить их словами и чувствует, как в нем все замерло и все существо обратилось в каменное изваяние, не способное ни мыслить, ни чувствовать. И сознание, вместо ответов на мучительные запросы души, ограничивается упорным повторением назойливой фразы.

Коваль продолжал говорить, но Эвелина не слышала его слов. Не смолкая, как тиканье маятника часов, внутренний голос то громче, то слабее повторял:

«Все погибло! Все погибло!»

И если бы в эту минуту Коваль проявил к ней желание мужчины, она равнодушно поддалась бы насилию.

Коваль следил за каждым изменением ее лица и понял, что она вошла в то состояние безразличия, когда существо человека уже не отвечает на внешние впечатления.

— Я даю вам время одуматься и поразмыслить над всем, что произошло. Народ за меня. Я поведу его, куда хочу. От вас зависит пойти со мною рука об руку.

Эвелину отвели обратно, конвойным запрещено было с нею разговаривать.

Бессонова и Уальда допрашивали следователи, выбранные из «семейных» и «общественников».

К ужасу своему, «ученые» убедились, что даже более интеллигентные колонисты поверили в сказку о заговоре.

Бессонов старался убедить, указывая на нелепость и бездоказательность обвинения, но в ответ слышал лишь одну фразу:

— Сообщайте подробности подготовлявшегося взрыва.

Этим следователи выразили общее желание колонистов, их заячий страх перед неведомой опасностью.

Уальд молчал на все вопросы.

Воскобойников говорил много и долго, по-интеллигентному. Никого ни в чем не убедил и только измучил слушателей потоком ненужных слов.

Остальные «ученые» растерялись окончательно, до того обвинение, им предъявленное, было далеко от истины. В иные минуты им казалось, что над ними сыграл кто-то злую шутку, что все это мистификация и сейчас сами следователи, одурачив своих товарищей-колонистов, расхохочутся и пожмут им руки, прося извинения. Но следователи сидели с холодными, суровыми лицами и в них отражалось чувство ненависти и злобы…

Допрос не дал ничего положительного. Это приписали упорству и сознанию, что в руках «ученых» судьба всей колонии, но они не хотят выдать тайны.

Коваль торжествовал.

Путем чудовищного обмана он стал необходимым колонии, ее вождем, распорядителем ее будущего.

Клевета, не имеющая за собою даже тени правды, катилась, как снежный ком, все увеличиваясь в своих размерах. Уже рассказывали мельчайшие подробности, называли имена, указывали время, когда «ученые» тайно подготовляли взрыв.

— По ночам работали! С их страшными машинами, один сделает столько, что не под силу и сотне людей.

Возбуждение росло, но, как всегда, должно было смениться рано или поздно полным упадком. И тогда народ заговорит по-иному. Найдутся и защитники «ученых», легенда потеряет свое обаяние, ей перестанут верить. Влияние Коваля, его власть над душами сменится колебаниями, сомнениями, из которых вскоре вырастет прямое обвинение во лжи. Успех надо уметь создать, но надо им вовремя и воспользоваться. Народ, как ребенок, как женщина — не ждет. Самые сильные впечатления быстро падают, и на смену им должны явиться другие.

Коваль созвал вновь народное собрание и выступил с речью, поразившей всех.