Под сенью звезд

Мальчик исписал все восемь листов, и все восемь были зачеркнуты сплошной узкой паутиной, его же рукой. Как критично! Он стал к себе относиться с критикой, осуждая поступок, быть может, желания. В любом случае, это был прогресс в развитии мальчика, который попав два месяца назад в пансионат, вообще не умел говорить и даже выявлять свои желания. Были ли у него тогда мысли вообще? О чем он думал, когда бился головой о пол и стены. Голди и Бетти провели огромную работу за два месяца, работая с Аланом, необычным мальчиком-аутистом. Они вывели его на новую грань развития. Теперь он вне всяких сомнений способен выражать свои чувства, хоть так – зачеркнув свой же рисунок. А может он увидел то, что не хочет показывать людям, когда они его найдут? Может он решил спрятать, зарыть то, что проявил в себе, увидел, почувствовал, находясь на природе, среди диких зверей, наедине с собой, никому не показывая? Вряд ли в нем проснулся стыд, которого он устрашался, как собственные ошибки, неумелость или недостатки, ограниченность. Все это было скрыто в темноте, во мраке его мыслей. Была ли это фантазия, которая ему не понравилась, и которую он решил уничтожить? А может это были отголоски, осколки его прошлой нелегкой жизни, где он был, без сомнений, один, так и не впустивший в свой мир отца, мачеху и ее детей?

Пирс сдвинул брови, напряг лоб, где сразу отразились три полоски, и погрузился в фантазию, изучая творения мальчика, пытаясь дополнить, угадать, заметить детали столь странных рисунков.

Глава 15

Где же взрослые? – задал Алан себе вопрос. Они были там, в городе, на улицах. Ночь прошла и они исчезли. Теперь его окружают эти стройные пышные великаны. Только они и он. Они молчаливы, мерно покачивают своими многочисленными зелеными ручищами, словно манят. И Алан подходил к ним, к их длинным и широким стволам. Он робко касался ручкой ствола дерева и суетливо, игриво отбегал от него. Затем другое дерево, и так далее. Все они манили, зазывали пытливый ум Алана. Мальчик задорно подпрыгивал, перебегая от одного дерева к другому. Он старался не касаться их длинных ветвей, чтобы они не поймали его. Это была игра, веселая, озорная. Они были живыми для Алана. Он не слышал их голоса, но чувствовал их желания – поиграть. Он давно собирался это сделать. А еще, было в его детском, подвижном сердце что-то, что звало, зазывало куда-то вглубь этих зеленых великанов. И он шел, шел по зову сердца, ритмично и уверенно посылающего сознанию какое-то теплое, необъяснимое желание идти вперед. Он чувствовал, что его ждут, ждут где-то далеко. Повинуясь этому таинственному желанию, он следовал его невидимому пути. Так, перебегая от дерева к дереву, он двигался в определенном направлении. На его пути повстречалось дерево, мимо которого он пройти не смог. Это была старая береза. Ее листья поредели, поникли, их цвет потускнел, а ствол, некогда тянувшийся к звездам, изогнулся, подобно спине глубокого старца. Время для нее подходило к финальному завершению жизни. Но все же, береза еще трепетала своими маленькими листьями, и покачивала небольшими, еще не засохшими ветвями.

Алан подошел к ее пятнистому стволу и обнял его, как обнимает сын своего родителя. Мальчик, держа ствол березы руками, поднял голову и коснулся подбородком дерева. В такой позе он стоял некоторое время, непрерывно глядя вверх, туда, где некогда была верхушка дерева. Алан чувствовал ее тепло, нежность и, все еще, бурлящую энергию жизни.

Вокруг мальчика раздавались тонкие и певучие голоса дикой природы. Один из таких голосов отличил его слух. Мальчик отошел от березы и прислушался. Звук был прерывистый и шел от зеленого холма, поросшего кустарником. Алан обошел холм и оказался у небольшого водоема, соединяющегося спокойной гладью с руслом реки. В этом оазисе он заметил несколько диких уток, спокойно плавающих на другой стороне пруда. Утки ныряли под воду, создавали круги на ее поверхности.