Поэтому было решено вызвать священника. Натан, с крестом в руке, и святой водой, взятой из церкви, в молитвах прошёлся по ущелью, где была могила забытого жреца, окропил он и могилу Сурта. Но благочестивые деяния священника не помогли. Спустя два дня был вновь замечен призрак, круживший в беспокойстве, окружённый зловещей аурой мести, над могилой Сурта. Вечером того же дня мужчины селения, среди которых было немало викингов, пришли с факелами и лопатами к его могиле. Могильный холм был раскопан. Деревянная могила – перевёрнутый корабль, вскрыта. К удивлению людей, в могиле было обнаружено разложившееся тело Сурта и… тело Оливии, казавшееся всё ещё живым. Её тело не было тронуто червяками, не было пятен или следов гниения. Оно было всё таким же – старческим, в морщинах, будто Оливия вошла в это последнее пристанище этой ночью. Она не лежала, в отличие от потускневшего тела Сурта, голова которого почернела и глубоко склонилась на грудь, её тело находилось в позиции сидя, скрестив под собой ноги. Голова мёртвой жрицы гордо возвышалась, подбородок был приподнят, словно она взирала вверх, желая выбраться на поверхность. Но страшнее всего были её глаза, они потемнели, стали чернее ночного мрака, в них всё ещё чувствовалось ненасытное желание жрицы – быть отомщённой. Казалось, что это зловещее желание мести, не отпускало её даже в могиле, охватив всё её мертвенное, окоченевшее тело, не давая ему покориться естественному разложению. Видимо, месть – эта земная сила, всё ещё питала её своей зловещей энергией.
– Ведьма! Ведьма! – кричали обезумившие люди.
Они решили раз и навсегда покончить с ведьмой, подпалив ветхое строение, полусгнившее в земле. Принесли сухую солому и бросили её в деревянную могилу, подпалив. Всё вспыхнуло. Последнее земное прибежище кричащей души ведьмы сгорело дотла, лишь чёрные струйки дыма, над могилой Сурта, напоминали ранним утром о том, что здесь покоилась Оливия. Сгоревший пепел – все, что осталось от кучи сгнивших досок и двух трупов. Яму засыпали землёй, чёрный дым рассеялся вместе с жуткими видениями, будоражащее сознание и наводившими ужас в сердцах землевладельцев, рыбаков и былых воинов.
Вместе с этими неприятными событиями, слух о которых облетел все острова, люди вспомнили и об Исле – о том зле, которое взялось из ниоткуда и поселилось в её теле. В смерти Олафа стали винить Ислу и священника. Люди были ослеплены проклятием ведьмы, её ненависть проникла в сердца простых и богобоязненных крестьян, и отравляло их мозг, посылая ему свои зловещие мысли. Натан прощал людей за их слова, за беспочвенные обвинения. В глубине души он понимал: они были глухи и слепы, прежде всего, потому, что думали лишь о себе – о спасении своей грешной души.
Тем временем, люди из-за суматохи, и всех этих событий, совсем позабыли о звёздах, тех самых, чей лик всё угасал. А когда они опомнились и взглянули в чёрную бездну, то их не обнаружили. Две звезды – созвездие Ислы, что взошли в день её рождения, погасли, канули во мрак, безграничного пространства холода и безразличия, где не было места ни для одной живой души, лишь одинокие ледяные камни, которым суждено вечно скитаться по замкнутым дугам, пребывая в бесконечном забвении, ибо их удел – вечный покой.
Прошло три года. Лето обхватило в свои ласковые объятия Фарерские острова, посылая тёплые лучи и лёгкий туман, бережно окутавший низовье гор. Согретые солнцем воды, зелёная сочная трава привлекли живых существ, которые каждый год с началом оттепели возвращаются к родным берегам, где они чувствуют себя дома. Живые создания, будь то рыбы, птицы, объятые силой старой привычки, сформировавшимся условным рефлексом, манит этих существ к родным берегам, где они родились и выросли, куда их возвращает память, осколками склеивая отдельные незабываемые фрагменты из прошлого.
Что же собрало людей, здесь, на берегу фьорда, прорезавшего причудливой линией остров Вагар? Какая сила их манит раз в год, в летнюю пору к каменистому берегу, где тревожно плещутся волны, словно о чем-то шепча собравшимся людям? Волны, беспокойно накатываясь на камни, предвещают бой. А может они умоляют людей о милосердии, просят их о снисхождении, заглядывая в их души? Мужчины, вооружённые топорами, крюками и мечами, по-прежнему холодны и молчаливы. Отрешённым взглядом, не способным к состраданию, они глядят вдаль. Их лица суровы, а сердца, в такой день, каменные, ими управляют не желания и инстинкты, как у живых тварей, ежегодно возвращающихся к островам, ими овладела сила способная выжить, имеющая более глубокое проникновение, ибо это зловещее проклятие задело самые чувствительные уголки человеческого мозга, в которых человек видит себя на вершине мира, объятый гордыней, облепленный пороками, как лишайником, и укреплён желанием справедливости, облачённой чёрной мантией мести. Но всего этого мужественные воины, а теперь рыбаки и фермеры, не замечают, не видят того, что перед ними, ибо они ослеплены древним ядом, проникшим в их сердца и сознание.