Под сенью дев, увенчанных цветами

Мы увидели, как художник прочел наше письмо, сунул его в карман, продолжил трапезу, попросил, чтобы ему принесли его вещи, встал, и мы были настолько уверены, что наш поступок вызвал его неудовольствие, что теперь хотели только одного (именно того, чего раньше опасались) — чтобы он ушел, не заметив нас. Нам ни на секунду не пришло в голову то, что было в сущности важнее всего: наш восторг перед Эльстиром, в искренности которого никому не позволено было усомниться, ведь он подтверждался и тем, как мы с замиранием сердца ждали ответа, и нашей жаждой свершить какие угодно подвиги ради великого человека, — всё это, вопреки тому, что мы воображали, не имело ничего общего с восхищением, потому что мы не видели ни одной картины Эльстира; наше восхищение относилось к голому понятию «великого художника», а не к его творчеству, которого мы не знали. Это было всего-навсего восхищение пустотой да щекочущая нервы обстановка — сентиментальный каркас восхищения, лишенный содержания, то есть нечто настолько же неотторжимое от детства, как некоторые органы, отсутствующие у взрослого человека; мы еще были детьми. Тем временем Эльстир уже шел к двери, как вдруг он повернулся и подошел к нам. На меня нахлынул восхитительный ужас; спустя несколько лет я уже не способен буду испытать такое чувство, потому что с возрастом, когда мы привыкаем жить среди людей, нам уже не приходит в голову ставить себя в столь необычное положение и доставлять себе подобные переживания[255].

Эльстир присел за наш стол и немного с нами поговорил, причем так и не отозвался на имя Сванна, о котором я несколько раз упоминал. Я уж решил, что они незнакомы. Тем не менее он пригласил меня навестить в Бальбеке его мастерскую, причем пригласил только меня, без Сен-Лу; вероятно, по некоторым моим словам он заключил, что я люблю искусство, потому я и получил это приглашение, которого, возможно, не обеспечила бы мне рекомендация Сванна, даже если бы Эльстир был с ним знаком (ведь бескорыстные чувства играют в жизни людей бóльшую роль, чем нам кажется). Он обласкал меня с сердечностью, настолько же превосходившей приветливость Сен-Лу, насколько приветливость моего друга затмевала обычную благовоспитанность мелкого буржуа. Сен-Лу старался понравиться, Эльстир любил дарить, раздаривать себя. Он с радостью отдал бы всё, что имел, — идеи, картины и прочее, чему придавал куда меньше значения, тому, кто это оценит. Но не имея общества, которое бы его удовлетворяло, он жил уединенно, дичился людей; светские люди называли это позерством и дурным воспитанием, власти — неблагонадежностью, соседи — сумасбродством, родные — эгоизмом и гордыней. И наверно, первое время он, замкнувшись в одиночестве, с радостью думал о том, как благодаря его картинам те, кто раньше его не признавал или задевал, станут думать о нем лучше. Возможно, он жил один не от равнодушия к людям, а из любви к ним, и, подобно тому как я отказался от Жильберты, чтобы когда-нибудь предстать перед ней в более выгодном свете, так и он, создавая свои картины, обращался к каким-то определенным людям, собирался вернуться к ним рано или поздно и мечтал, как они полюбят его, несмотря на то что никогда больше с ним не встретятся, станут им восхищаться и о нем говорить; отречение не всегда бывает полным сразу, как только мы на него решились, когда душа в нас еще та же, что прежде; потом уже оно само начнет на нас влиять, что бы ни заставило нас изначально отречься от мира — болезнь, монашество, искусство или героизм. Он хотел творить для нескольких людей, но, занимаясь творчеством, жил для самого себя, вдали от общества, к которому был равнодушен; постоянное одиночество привило ему любовь к одиночеству — так всегда бывает с каким-нибудь крупным явлением в нашей жизни: сначала мы его опасаемся, понимая, что оно несовместимо с более мелкими, которые нам дороги, и заставит нас не столько их разлюбить, сколько утратить. Прежде чем его испытать, мы очень озабочены мыслью, до какой степени мы сможем его примирить с некоторыми нашими радостями, которые для нас исчезают, как только оно войдет в нашу жизнь.