Нэйтан был уверен, что представляет, что ждет их дома, но внезапно Карл вышел из машины, не сказав ни слова и оставив сыновей изумленно переглядываться. Весь день они были как на иголках, и только поздно вечером, уже после того, как Гарри наконец пожелал спокойной ночи и направился в свою хижину в стороне от дома, Карл обратил свое внимание на них:
– На выход, оба.
Нэйтан изо всех сил старался ничем себя не выдать. Карл терпеть не мог, когда у сыновей был испуганный вид. Он велел им развести костер, и братья смотрели на него с открытыми ртами, пока он, повторив команду громче, не схватил Нэйтана за плечо и не толкнул в сторону поленницы. Растерянные, они поковыляли куда сказано.
Карл не проронил ни слова, пока костер не разгорелся до приличных размеров. С лицом, мерцающим в свете пламени, он до жути спокойным голосом сказал им пойти в дом и принести самую дорогую для каждого из них вещь. Нэйтан чувствовал удушающий комок в горле, когда с опаской выкатывал на двор свой велосипед.
– Неплохая попытка. – Его отец так схватил его за руку, что он прямо чувствовал, как наливается кровоподтек.
– Советую больше не ошибаться. Или я буду сжигать все, до тех пор, пока ты не вынесешь, что надо.
Нэйтан не возвращался очень долго и наконец вышел со своей любимой гитарой. Руки потели, деревянный гриф выскальзывал, и, прекрасно зная, что будет только хуже, он все же плакал и умолял отца этого не делать.
Лиз тоже была здесь, вся в слезах.
– Ну пожалуйста, Карл, – просила она. – Позволь ему оставить гитару.
Муж ее игнорировал, и она повторяла это снова и снова, пока Карл, наконец, не повернулся к ней.
– Хочешь, чтобы я научил их по-другому? – спросил он таким тоном, что Нэйтан обрадовался, что мать сдалась.
Он протянул отцу гитару, почти ничего не видя от слез, но тот заставил его самого бросить ее в огонь. Нэйтан в конце концов это сделал и тут же рефлекторно попытался выхватить обратно. Он обжег руку, шрам остался до сих пор.
Кэмерон, конечно, сделал все с первого раза. Он вынес иллюстрированное собрание историй о Второй мировой войне. Нэйтан считал, что это скукотища, но Кэмерон был в полном восторге. Бросая книгу в костер, она даже посмотрел Карлу в глаза, для чего пришлось сильно задрать голову. Потом он что-то произнес. Слова почти – но все же не совсем, – пропали в треске пламени.
Карл замер.
– Повтори.
Кэмерон помедлил, но открыл рот. Он даже повысил слегка голос, когда говорил.
– Нацисты сжигали книги.
Лиз так резко втянула воздух, что было слышно свист, и так и застыла с поднятыми плечами. Наступила чудовищная тишина, и потом, к великому изумлению Нэйтана, Карл изобразил что-то, похожее на улыбку. Губы дернулись, словно в конвульсии, и на секунду он ощерился. Казалось, что он смотрит на Кэмерона с изумлением. Только раз он сжал и разжал кулаки, а потом сказал:
– Неси остальные.
Кэмерон мгновенно подчинился. Он исчез в доме и через пять минут появился снова с огромной стопкой книг. Нэйтан сидел на ступеньках вместе с Лиз, и они наблюдали, как Кэм одну за другой отправляет их в огонь. Его глаза были абсолютно сухие, когда он смотрел, как они горят.
– Попроси у отца прощения, – сказала Лиз после первых пяти. Кэмерон ее проигнорировал, кремировав очередную книгу, а Карл смотрел на сына с выражением, которое Нэйтан видел у него впервые. Его поразила смутная догадка, что на каком-то уровне, они оба получают странное удовольствие от этой ничьей.
Это продолжалось больше часа. Наконец, когда горела последняя книга и Нэйтан нервно косился в сторону дома, гадая, что же будет дальше, Кэмерон посмотрел Карлу прямо в глаза.
– Прости, пап. – И он опустил взгляд с видом раскаяния.
Нэйтан почувствовал, как Лиз отмерла. Даже Карл, казалось, испытал некоторое облегчение, когда угли начали тлеть в жарком ночном воздухе. Он смотрел на Кэмерона, будто пытаясь что-то понять, потом повернулся к Нэйтану с гораздо более знакомым выражением.
– Если кто-то из вас вздумает выкинуть что-нибудь еще, обещаю, будет в десять раз хуже. И не только вам двоим.
Нэйтан почувствовал, как Лиз опять напряглась, и после, еще очень долгое время, и он, и Кэмерон делали в точности то, что он им говорил.
И сейчас, когда он сидел на веранде напротив Софи, его пальцы перестали перебирать струны. Играть больше не хотелось. Софи заметила не сразу. Она смотрела назад, на дом, в темные окна спальни сестры.
– Знаешь, о чем говорила Ло за ужином? – спросил Нэйтан.
– Нет. – Софи теребила повязку. – Скорее всего, она и сама не знает. Она вечно выдумывает.
– Но, похоже, она напугана, – сказал Нэйтан.
– Да. Она боится, что за ней кто-то придет.
– Кто-то воображаемый? Вроде стокмана? Или она верит, что тут на самом деле кто-то есть?
– Не знаю. Я говорила, что ей нечего бояться, но она не слушает.
– Вам двоим наверно нелегко после того, что случилось с папой.
Софи кивнула, но промолчала.
– Отец когда-нибудь упоминал при тебе могилу стокмана? – спросил Нэйтан. – Говорил, что она для него значит что-нибудь особенное?