Под местным наркозом

И все же мое предложение омрачило чистоту и целенаправленность жертвенной идеи Шербаума — он позвонил ко мне в дверь, войти не захотел; держа на поводке Макса, сказал:

— Это с собакой из питомника меня убедило. Совсем не обязательно, чтобы был Макс. Я сам поеду в Ланквиц и, если у них найдется, куплю белого шпица. Как вы думаете, сколько они сдерут за шпица без родословной?

Он хотел одолжить у меня денег, намекал на это весьма прозрачно.

— В конце месяца с деньгами всегда туго.

В квартиру он так и не зашел, хотя я попросил у него несколько минут на размышление.

— Выпьем чашку чая, Филипп, а потом трезво обсудим ваше предложение.

— Веро ждет внизу. Деньги можете дать и завтра утром.

— Вы слишком многого требуете, хотите одолжить деньги, купить на них шпица, облить его бензином и публично сжечь и не желаете посвятить меня в ваши — должен признаться довольно-таки сумбурные — планы. Это нечестно.

— Если вы не хотите, то…

— Еще вчера все должно было быть «абсолютно чистым», а уже сегодня вы готовы пойти на гнилой компромисс: просите денег у взрослого, который в это вовсе не верит и даже не испытывает страха. Вы только запятнаете свою жертву. Зачем?

— Не надо спрашивать, надо помогать.

— Хорошо. Вы боитесь за Макса, понятно. Но за вашу жалкую трусость должны заплатить я и какой-то безымянный шпиц из питомника Ланквица, и еще не исключено, что шпиц окажется сукой после случки.

— Ланквиц — ваша идея.

— Я готов осуществить ее в полной мере ради вас.

— Но ведь и вы, возможно, купили бы шпица.

— Не для того, чтобы спасти вашего Макса. Речь идет о вас, Шербаум, о вас! Что касается вашего плана, то он построен на корысти, на эксплуатации. Империализм в чистом виде. Пощадить собственную собаку и погубить другое животное. Нет, ваш расчет мне не по вкусу.

— Мне тоже нет. Наверно, вы правы.

Я так и остался стоять перед открытой дверью, а Шербаум, даже не взглянув на лифт, побежал по лестнице, нет, не побежал, а помчался со своим Максом, словно за ним гнались…

Я налил себе чаю, выпил несколько глотков и отставил недопитый стакан — пусть остынет.

(Я доволен собой. Доволен ли я собой? Днем — маленькие успехи, с наступлением сумерек они рассыпаются в прах.)

— Вам следовало бы одолжить парню деньги, — сказал мой зубной врач. — Сколько времени он на это убил бы: поездка в Ланквиц. Выбор собаки. Покупка. Покупка поводка. Белый шпиц появляется в квартире родителей. Парень объясняет свой поступок матери, которая должна объяснить его отцу… Или наоборот. Ну а потом — разберем самый благоприятный вариант, — потом между таксой и шпицем возникает дружба. Собаки смешно играют, для вида кусаются, обхаживают друг друга. Возможно, у вашего ученика есть маленькая сестренка…

— У него нет сестренки. Нет сестренки.

— Я просто предположил. И вот девочка полюбила шпица, она считает его своим, в чем девочку поддерживают родители. Все эти не поддающиеся учету факторы вторгаются в план вашего ученика, совершенно расстраивают его замыслы.

— Бесплодные рассуждения. Абсолютно бесплодные.

— Но это еще не все. Вновь возникшая ситуация помогла бы вам противопоставить таксу шпицу. Например, вы задаете такой ехидный вопрос: «А почему бы не сжечь обеих собак?» Или: «Пусть собаки сами тянут жребий — какую бумажку вытащат». Или: «Разве можно счесть нормальным такое самовластие?» Или: «Разве это нормально — присваивать себе право распоряжаться жизнью и смертью животных?» Тут очень простой расчет, мой милый. Две собаки больше, нежели одна. Все становится сложней, и тем самым легче подключить здравый смысл.

Мы затронули в нашем разговоре также зубоврачебные темы. Потом перешли к текущим политическим событиям («Этот Любке[62] — конец света…»), а под самый занавес, как всегда, обменялись цитатами.

Он. Сенека сказал, говоря об этике: «Наше человеческое общество можно уподобить сводам: оно бы обрушилось, если бы все камни в отдельности не…»

Я. Мотив свода Клейст подхватил позднее в одном из писем к своей сестре…

Он. И дальше, послушайте: «В жизни важно только ее нравственное начало, а не ее продолжительность. Часто, однако, это начало заключается как раз в том, чтобы не жить слишком долго».

Я. Если это услышит Шербаум, он станет стоиком, дескать, ваш старикан Сенека совсем не так уж не прав. Завтра я сожгу Макса. Семнадцать лет жизни более чем достаточно.

Зубной врач рассмеялся. Я засмеялся вслед за ним. (Два смеющихся человека на одном проводе.) Он начал первый и первый оборвал смех.

— Вы, конечно, правы. Древнеримские этические заскоки могут помешать стать долгожителем. Но вернемся к вашему молодому человеку, я стою на своем: мальчику следовало одолжить деньги.

(До сих пор, каждый раз когда я принимаюсь за пиво у Раймана, мостовидные протезы дают о себе знать. Ничего горячего! Ничего холодного! Инородное тело теплопроводно… Советы дантиста настолько разумны, что до первого неприятного ощущения их не слушаешь вовсе. Я советую вам… Лучше не советуйте, доктор… Помогают ли вообще чьи-либо советы… Что же мне делать, доктор?)