Почему РФ - не Россия

общей сложности до 40–50 тыс. вполне самоотверженных добровольцев, этой

«критической массы» хватило, чтобы начать и вести три года неравную борьбу, но,

конечно, не могло хватить, чтобы победить.

Большинство же даже тех, кто представлял собой при новой власти «группу риска»,

оставалось, особенно поначалу, весьма пассивным, причем одним из решающих

факторов становился психологический шок от крушения привычного порядка.

Впечатления очевидцев 1918-го года: «Начинаются аресты и расстрелы... и повсюду

наблюдаются одни и те же стереотипные жуткие и безнадежные картины всеобщего

волевого столбняка, психогенного ступора, оцепенения. Обреченные, как

завороженные, как сомнамбулы покорно ждут своих палачей! Не делается и того, что

бы сделало всякое животное, почуявшее опасность: бежать, уйти, скрыться! Однако

скрывались немногие, большинство арестовывалось и гибло на глазах их семей...».

«Вблизи Театральной площади я видел идущих в строю группу в 500–600 офицеров,

причем первые две шеренги арестованных составляли георгиевские кавалеры (на

шинелях без погон резко выделялись белые крестики)... Было как-то ужасно и дико

видеть, что боевых офицеров ведут на расстрел 15 мальчишек красноармейцев». Но

удивляться нечему. Подобно тому, как медуза или скат представляют в своей стихии

совершенный и эффективный организм, но, будучи выброшены на берег, превращаются

в кучку слизи, так и офицер, вырванный из своей среды и привычного порядка,

униженный, а то и избитый собственными солдатами, перестает быть тем, чем был. И

тут уже надо обладать нерядовыми личными качествами, чтобы не сломаться. Одно

дело — умирать со славой на поле боя, зная, что ты будешь достойно почтен, а

твои родные — обеспечены, и совсем другое — получить пулю в затылок в подвале,

стоя по щиколотку в крови и мозгах предшественников.

Вообще решится на борьбу, не имея за спиной какой-либо «системы» и пребывая «вне

закона», психологически чрезвычайно трудно. Известно, что первые

антибольшевистские добровольцы были весьма немногочисленны. Да, тысячи на это,

тем не менее, решались, но десятки тысяч — нет. Ну да, известны случаи, когда

мать говорила последнему из оставшихся у неё сыновей: «Мне легче видеть тебя

убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков». Но

многие ли матери могли сказать такое? Всякое такое поведение в любом случае

представляет собой нестандартное явление, хотя бы оно и было по обстоятельствам

момента более рациональным, чем пассивность. Известный донской деятель полковник

В.М. Чернецов, пытаясь в свое время убедить надеющихся «переждать», сказал:

«Если случится так, что большевики меня повесят, то я буду знать — за что я

умираю. Но когда они будут вешать и убивать вас, то вы этого знать не будете». И

действительно, он сложил голову, нанеся большевикам изрядный урон, а не

послушавшие его офицеры, все равно выловленные и расстрелянные, не знали, за что

они погибли. Следует, правда, заметить, что в дальнейшем — к 1919, когда

ситуация в России вполне определилась, выбор большинства офицеров, даже и не

находившихся на белых территориях, был вполне определенным. Вот, например, как

«в условиях чистого эксперимента» поступили предоставленные самим себе офицеры

расформированной в конце 1918 на Салоникском фронте 2-й Особой пехотной дивизии:

из 325 человек 48 осталось в эмиграции, 16 исчезли в неизвестном направлении,

242 вступили во ВСЮР и ещё 19 — в другие белые формирования.

Принимая во внимание эти обстоятельства, практически все события, последовавшие

за крушением российской государственности, были вполне естественными и не

представляют собой загадки. Учитывая же, что за люди и с какой именно

политико-идеологической программой установили свою власть на территории

исторической России, не менее естественными были и последствия. Наследие

Российской империи было уничтожено дотла во всех своих проявлениях, будь то

территориальное устройство, характер политической власти, идеология, элита. На

месте традиционной империи, равноправного члена клуба великих европейских держав

возникло тоталитарное квазигосударство поистине невиданного «нового типа»,

созданное для воплощения в жизнь в мировом масштабе чудовищной идеологической

утопии и противопоставившее себя всему остальному миру.

Феномен столь полного разрыва геополитического образования с существовавшим на

той же территории предшественником следует признать столь же уникальным, что

представляется вполне закономерным, ибо столь уникальными были устремления

творцов этого образования. История знает случаи, когда в результате завоевания

одна империя сменяет другую на той же самой территории и владеет тем же

населением. Например, Османская империя, располагалась на той же территории, что

уничтоженная ею Византийская и имела в основном то же самое население,

продолжавшее жить на захваченных турками-османами землях. Никому бы, однако, не

пришло в голову даже ставить вопрос о какой-то преемственности этих государств,

ибо понятно, что между православной и исламской государственностью таковой быть