Почему РФ - не Россия

час, не на кого было рассчитывать (тем более, что суть большевистской доктрины

большевиков мало кому была известна и они большинством патриотических элементов

они воспринимались лишь как одна из соперничающих левых партий).

Слабость сопротивления новой власти сразу после переворота не должна вызывать

недоумения. То явление, которое получило наименование «триумфального шествия

советской власти» (взятие власти в первые месяцы в большинстве губерний без

сопротивления) — вполне нормально. Одно дело — защищать власть, которая

существует (и сопротивляется, если её хотят ликвидировать) и другое — защищать

власть, которой больше нет. Второе возможно тогда, когда существуют какие-то

самостоятельные (особенно территориально укорененные) структуры, единомышленные

власти, но с ней непосредственно не связанные и от неё не зависящие. Такие ещё

могут служить точкой опоры для сторонников свергнутого режима. Да и то часто

бывают не в силах устоять перед «эффектом свершившегося факта». При отсутствии

же их он действует абсолютно, и поведение должностных лиц прежней власти

предсказуемо. Приходят к местному начальнику несколько человек, заявляют, что

они члены ВРК и требуют сдать дела. Можно, конечно, арестовать наглецов. Но

начальник ведь уже знает, что произошло в столице, что той власти, которая его

поставила, больше нет и что, поступи он так, через неделю все равно приедет

эшелон матросов.

Потому сопротивление тогда было оказано только в казачьих областях, где

существовали автономные структуры с выборными атаманами, да в некоторых пунктах,

где в силу случайных обстоятельств имелись либо какие-то организующие центры

(как, пусть и слабый, «Комитет общественной безопасности» в Москве), либо особо

энергичные люди, сумевшие сплотить себе подобных. Да и то, не имея реальных

мобилизационных рычагов, они были обречены. Понятно, что немногие пойдут драться

непонятно за кого, и в положении «вне закона», если все равно «дело уже

сделано». Потребовалось время, чтобы заново сложились сопротивленческие

структуры, чтобы новая власть успела себя во всей красе проявить — тогда только

развернулось массовое сопротивление.

Сила «эффекта свершившегося факта» хорошо памятна и по недавнему прошлому. Когда

летом 1991 г. объявилось ГКЧП — первое время (до знаменитой пресс-конференции с

трясущимися руками) все (и свободолюбивые прибалты, и воинственные чеченцы)

сидели тихо-тихо, даже несмотря на то, что Ельцин уже митинговал у Белого Дома

(а будь он нейтрализован одновременно с объявлением ГКЧП — и вовсе ничего бы не

было). Зато когда через пару дней стало ясно, кто именно взял власть, что

«революция победила» — против неё тоже никто не дернулся. А ведь для

большинства, не говоря о тех, кто уже почти два десятилетия проклинает

«антинародный режим», это была именно революция, захват власти ненавистными им

людьми, «гибель страны», «попрание святынь» и т.д. Но никто, вообще никто не

оказал ни малейшего сопротивления, ни единого выстрела не прозвучало. Вот когда

новая власть через два года разделилась, и одна её часть пошла против другой,

создав «точку опоры», кое-кто этим воспользовался да и то не очень активно.

В объяснении событий, как и в пропагандистской практике нет, наверное, более

распространенных спекуляций, чем уверения в «поддержке народа». Но народ никогда

никого не поддерживает. И не только «народ» вообще, но и в отношении достаточно

крупных социальных групп говорить об этом неуместно. Да и что значит:

поддерживает — не поддерживает? В большинстве случаев о «поддержке» говорят,

когда есть некоторые симпатии, проявляемые, допустим, в голосованиях (но,

скажем, тот факт, что на выборах в Учредительное Собрание в конце 1917 г. эсеры

одержали абсолютную победу, никак не помог им в дальнейшем). Когда же речь идет

о действительной борьбе, поддержка определяется тем, насколько эти люди готовы

убивать и умирать за дело данной политической силы. В лучшем случае можно

сказать, что та или иная социальная группа может служить преимущественным

мобилизационным ресурсом для этой силы (но и это не будет означать, что она её

«поддерживает», поскольку даже при даче значительного числа добровольцев из её

среды, большинство этой группы может оставаться пассивным). Дело всегда делается

очень незначительной частью населения, даже в самых массовых движениях принимает

участие лишь меньшинство, так и в нашей гражданской войне вольно или невольно

участвовало всего порядка 3–4%. При том, что и среди них активную роль играло

сравнительно небольшое ядро, а остальные образовывали как бы «шлейф».

Проблема в том, что этого активного меньшинства должно «хватать», должна

наличествовать его «критическая масса»: тогда, имея за собой достаточное число

действительно надежного контингента, возможно поставить под ружье потребное

количество прочего. Большевикам в свое время хватило несколько десятков тысяч

распропагандированых рабочих и матросов, латышско-эстонской «преторианской

гвардии» и 200 тысяч «интернационалистов», чтобы спаять и заставить воевать

миллионы мобилизованных крестьян. Их противникам, имевшим по разным окраинам в