Почему РФ - не Россия

Власть бороться политически не умела и не считала нужным, традиционно полагаясь

на верноподданнические чувства «богоносцев», не вникала и не разбиралась в сути

революционных учений, реагируя только на формальные признаки нарушения

верноподданничества в виде прямого призыва к бунту и насильственных действий.

Сама она никакой политработы (воспитания в духе противодействия противнику,

разъяснения и критики его идей и т.п.) не вела. Попытки контрпропаганды

оставались делом отдельных энтузиастов, к чьим усилиям власть ещё с середины XIX

в. относилась даже несколько подозрительно (откровенно антигосударственная

пресса, пропагандирующая разрушительные для режима идеи, но не трогающая

конкретных лиц, процветала, а того же Каткова, критиковавшего высокопоставленных

персон, постоянно штрафовали и закрывали). Стремление максимально отгородить от

политики госаппарат и особенно армию (офицер не имел права состоять ни в каких

полит.организациях, хотя бы и монархических, принимать участия ни в каких

политических мероприятиях, хотя бы и верноподданнических) привело к тому, что

люди, по идее являющиеся её опорой, совершенно не ориентировались в ситуации, а

вся «политика» оказывалась обращенной только против власти. При чтении мемуаров

охранителей старого режима, видно, что они совершенно не понимали, с кем имеют

дело. Достоевский пытался показать, но, видимо, большого впечатления не

произвел. Революционер — это человек нового типа, «человек политический».

Поэтому тот же Нечаев, не говоря уже о революционерах начала XX в., современному

человеку вполне понятен, а какой-нибудь сенатор или генерал нет (когда им

пытаются приписать мотивации в духе собственного опыта, получается так же

смешно, как изображение «бывших» современными актерами).

В результате «прогрессивная интеллигенция» воспринималась не адекватно своей

сути, а в качестве уважаемого оппонента, к которому должно прислушаться, и

диктовала моду, которая оказывала влияние и на настроения политических верхов.

Когда в 1905-м впервые пришлось столкнуться с реальной угрозой, эти верхи

продемонстрировали полное ничтожество, и их позиция оказала деморализующее

влияние и на силы правопорядка.

Картинка из киевской газеты (так называемый «Саперный бунт»): вооруженная толпа

под красными флагами шествует через город, «снимая» другие части. Направляются

войска, начальник которых в духе времени принимается... митинговать.

Освистанный, отступает. Посылают Оренбургский казачий полк — та же история.

Поехал генерал, командир корпуса. Этому и говорить не дали, так и плелся в

экипаже позади толпы. И тут на пути — возвращавшаяся с занятий учебная команда

Миргородского полка (порядка 100 чел.) с его командиром, полковником фон

Стаалем. Тот, при попытке его разоружить, разговаривать не стал, а дал залп. И

бунта не стало. Саперы разбежались и вернулись в казармы. Перепуганное

начальство подняло голову, но ему не только спасибо не сказало, а отнеслось

довольно холодно, страха ради общественности и реакции Петербурга.

Доходило до анекдотов. В городе бунт, реальная власть в руках революционного

штаба. Начальник гарнизона, имея под руками вполне надежную дивизию, но видя

настроения в Петербурге, колеблется, боясь «не совпасть» и угробить карьеру. И

тут какой-то прапорщик запаса, которому «за державу обидно», надев погоны

штабс-ротмистра, является к нему, представляется адъютантом командующего округом

и убеждает дать ему батальон, с которым благополучно арестовывает штаб и

водворяет порядок. Нечто подобное он проделал ещё в нескольких местах, пока не

был разоблачен и осужден.

Картина тотальной недееспособности властей, боязни ответственности,

нерешительности и т.п. тогда была продемонстрирована, конечно, потрясающая. Но

элементарные требования новой эпохи (политика против политики, пропаганда против

пропаганды, воспитание против воспитания) осознаны не были, и за 12 лет в этом

направлении сделано ничего не было.

Вокруг «великой бескровной» нагромождено порядочно мифов как «слева», так и

«справа». Но «общим местом» является придание ей некоторого исключительного

значения и отрыв её от событий предшествующих и последующих. В «юридическом»

смысле значение февраля как раз не очень велико. Как бы там ни было, а передача

власти Временному правительству произошла вполне легитимно: его состав был

утвержден царствующим императором, им же было предписано войскам принести

присягу этому правительству. Строго говоря, он не был «свергнут», а лишь

вынужден к отречению (можно, конечно, спорить, имел ли император право

отрекаться, правильно ли поступил и т.д., но это дела не меняет). Равным образом

не была тогда упразднена и монархия как государственный институт, российская

государственность продолжала существовать и 99% российских законов продолжали

действовать.

А все-таки значение февраля определяется тем, что именно тогда победила

Революция как таковая. Февраль 17-го невозможно оторвать ни от октября 17-го, ни

от 1905–06 гг. Смешно представлять в роли его творцов думских деятелей, которые,

может быть, и воображали, что они чем-то управляют, но на самом деле