Побѣдители

Йоганн, я говорю сейчас с тобой,
Впервые за несчетные недели.
…Бездельем я свячу свой день святой,
Валяясь на неубранной постели.

Эпистолы – напрасные труды.
Который год, как я не знаю, где ты.
Жаль времени… Дворцы возводишь ты,
А я пишу пейзажи и портреты.

Но я сегодня пуст и одинок.
Я в полдень завершил вчера картину.
…Готический дай вспомнить городок,
И драки, и студийную рутину.

Как милой Лизхен я таскал цветы,
Как перепил всех буршей на обеде.
…Ты помнишь как, Йоганн, смеялся ты
Над вольной силой русского медведя?

Как в погребке – столетия назад —
Мы задирали, хохоча, друг дружку,
И, чокаясь, один хлебали яд
В тяжелых именных кабацких кружках?

Отравленным – ни дома, ни жены.
Покоя нет ремесленникам грубым:
Незримым струнам мы внимать должны,
Бесплотных муз лобзать предерзко губы.

Мне чья-то тень мерещится в углу.
Как я устал. Как это все не внове.
И сурик, что раздавлен на полу,
Запекся, будто пятна чьей-то крови.

С тоской скрипит походная кровать.
Рвет бабочка-душа постылый кокон.
…Умеешь ты пространство завивать,
Как куафёр – щипцам послушный локон.

Зеркальные незыблемы пруды,
Меняется неспешно лик Вселенной.
Ты делаешь алмазы из воды
В сиянии фонтанов драгоценных.

А я макаю кисти в полутьму,
Я в жемчуг оборачиваю слезы,
Я, запах кринов подмешав в сурьму,
Переплетаю ветви, словно грезы.

Сегодня сердце глухо от тоски.
На оловянном блюде стынет ужин.
Йоганн, мы только пальцы той руки,
Что раковины лепит для жемчужин!

Настанет день, мы скажем – кончен труд.
Мы кисти и угольники сложили.
Пусть в мире, нами созданном, живут
Созданья зачарованно-чужие,

Нечеловечьи отпрыски людей,
Изменчиво-лукавые, как тени…
…Нам не измерить собственных затей,
Нам не постигнуть собственных творений.

Лишь миг один, на стул упав без сил,
Швырнув палитру, слезы лить способен,
Владеющему ходом всех светил,
Я Мастеру-Зиждителю подобен.

Глава XXV Место преступления

Проводив Великого Князя, я успела телефонировать Бетси, чтобы выяснить, успела ли та побывать у Леры. О, еще бы нет! Она успела. Успела, кипела энтузиазмом и, как я смогла определить путем осторожных косвенных вопросов, мысль о том, что картина должна явиться гвоздем осеннего открытия галереи, Леру обрадовала и немного встряхнула. Большего сейчас и желать не надо.

Не успела я повесить трубки, как позвонил старший дворник, поведавший, что меня ждет автомобиль. Я, впрочем, уже была готова.

На сей раз Роман остановил выбор на надежном сером «лесснере», без герба, дабы не помечать свои деловые передвижения по городу визитными карточками – не отпечатанными на картоне, но от этого ничуть не менее ощутимыми.

– Не цените вы вашей московской прохлады, – улыбнулся Эскин, когда с церемониями было покончено, а автомобиль Романа сорвался с места. – Передают, что в Иерусалиме сегодня сорок градусов по Цельсию. Мы-то привычные, а вот европейцы не всегда справляются с собственными туристическими планами: слишком тяжело по жаре. Когда соберетесь к нам, Елена Петровна, выбирайте начало апреля либо конец октября. В эту пору у нас чудо, до чего хорошо.