Побѣдители

Нравится мне, уже во взрослом состоянии, в детстве я об этом не задумывалась, то, какими путями шел к цели Сергей Иванович. Изнемогая под долговым бременем, он уменьшил рабочий день до девяти часов, запретил ночные смены для женщин и малолетних, основал фабричную школу.

И тут новый удар – польские мануфактурщики сбили цены, наводнив рынок дешевыми тканями, намешивая в шерсть всякой ерунды. За ними последовали многие из отечественных промышленников. Сергей Иванович остался верен хорошему качеству. Более года его предприятия висели на волоске. Но Четвериков выстоял. И дождался подъема спроса на добротный товар.

А дальше начинается такое, что во сне не привиделось бы Александру Дюма. Престранные объявления появились в московских газетах в конце 1907 года: Четвериков разыскивал отцовских вкладчиков либо их наследников!

«За эти 36 лет большинство кредиторов перемёрло и давно все об этом забыли – не забыл только я!42» вспоминал Сергей Иванович.

Этот полный возврат долгов потряс даже купеческую Москву, где миллионные сделки заключались под честное слово. Тридцать шесть лет труда во имя семейной чести!

Ну да о Четверикове можно вспоминать долго. Не напрасно его портреты украшают все собрания нынешних «прогрессистов», он же их отец-основатель, даже их название придумано им перед революцией. Система, по которой и сегодня рабочие являются участниками фабричной прибыли, установлена Четвериковым, в том же самом 1907 году.

Эти две даты «1873—1907» по желанию Купеческого собрания и должны быть выбиты на постаменте.

Уж года два, как и деньги собраны по подписному листу. Шутили, что жертвователей надлежит ограничивать, ибо изваяния из чистого золота все же будут плохим тоном. Эти снобы из Купеческого вправду норовили друг друга перещеголять.

И вот – неожиданность, гром среди ясного неба. Установке памятника воспротивилось духовенство.

Нельзя де ставить памятник самоубийце…

Ох, и ломают же с той поры копья! Церковь предлагает предпринимателям ограничиться только бюстом Сергею Ивановичу. Те идут на принцип: купеческая честь сына наследована от отца.

Молодой епископ Коломенский Вениамин, пользующийся репутацией блестящего интеллектула, с год как разразился в «Неглинке» хлесткой статьей под названием «Языческие добродетели». Владыке ответил не менее острый, эмоциональный Абрикосов, нынешний глава знаменитого рода. Стало быть, сейчас противостояние пошло на новый виток.

А вопрос-то, как ни крути, сложный. У каждой стороны свой справедливый резон. Чует сердце, придется тут принимать решение лично Нику. Только что-то он решит?

Я отложила газету. От Ника мысли мои обратились к Мише. Надо бежать взбивать яйца. Гоголь-моголь принято пить в зимнюю пору, но, сколько помню Михаила, ему всегда было подавай круглый год.

Я еле успела щедро бухнуть в мисочку рома и ванили, как затрезвонил дверной «колокольчик».

Только увидев Мишу переступившим мой порог, я вдруг сообразила, что в последний раз разговаривала с ним еще до космической эпопеи. Конечно, я была на торжественном приеме в Кремле, но кроме-то меня там было еще под тысячу человек.

– Дай хоть на тебя посмотреть толком, герой. – Я расцеловала Мишу в обе щеки и отстранилась, в самом деле его разглядывая.

– Ох, Нелли, хоть ты этого слова не произноси…

Миша переменился с того вечера на реке. Словно бы как-то дотянулся до меня по годам. В самом ли деле он повзрослел, или же я, как всегда, даю волю воображению?

– Что, так тяжко?

– Ты знаешь, а мы ведь никогда не задумывались, каково живется Нику. Теперь я его куда лучше понимаю. – Миша увидел серебряную чашку с лакомством и просиял. – Ой, вот спасибо! Как мило с твоей стороны. У тебя всегда какой-то он особенно вкусный.

Себе я заварила чай.

– Я ведь вот тебя из чего решился потревожить. Я вечером улечу на Дальний Восток. В Дзёмги43.

Я чуть было не испугалась, что Миша успел с кем-то подраться, да вовремя вспомнила, что такое невозможно. Как-никак наведение на Мишу дула пистолета, хоть бы и дуэльного, приравнивается к государственной измене. Но из чего тогда Дзёмги? Город, конечно, красив, самой бы хотелось съездить. Левобережье Амура, с запада вид на вершины хребта Мяочан, с севера на вершины хребта Баджальского. Помимо своих знаменитых муссонов, известен город металлургическими заводами.

Однако, насколько я могла судить по обрывкам светской хроники, у Михаила на весь сентябрь совсем иная программа: Париж, Лондон, Дублин, Берлин, Мюнхен, Варшава… Сплошные парадные разъезды и парадные приемы.

– Не в Париж?

– Париж через четыре дня. Успею в Дзёмги.

– А когда твой рейс?

– Да, честно говоря, когда захочу. Я своим личным бортом вылетаю.

– Погоди, – было удивилась я. – Тебе же еще не положено личного борта, тебе двадцати одного года нет.

– Это Великому Князю еще не положено, – усмехнулся Миша. – А космолетчику в самый раз. Ты разрешишь?

– Кури, конечно, космолетчик, если сие не в обход начальственных запретов.