Побѣдители

К тому же Мишу еще и узнают на каждом шагу. Даже в партикулярном. Москвитяне, конечно, народ благовоспитанный, понимают, что герой – тоже живая душа. Но спокойной прогулке постоянные поклоны, вскинутые к фуражкам руки, книксены, все же, согласимся, немножко мешают.

Но Нескучный сад нам знаком, как свои пять пальцев. Не сговариваясь, мы устремились к Ванному домику над прудом. Тропки сделались извилистее, заросли обрадовали безлюдьем. И ведь мы-то знаем, что эти заросли выводят на новые аллейки.

Ну вот, тут белки уже не такие перекормленные. Миша честно разделил пополам орехи. Кулек предоставил в мое распоряжение, а сам набил карманы.

Вот уже первый зверок, оценив меня (присевшую на корточки, с вытянутой рукой и горстью орехов в ней) в рассуждении скрытой каверзы, прытко приблизился. Оп! Одна крошечная лапка уперлась в мою ладонь, вторая же подгребает к пасти первый орех, грецкий. Ведь грызун, а ручонки-то как у мартышки, преловкие.

Но как же она бойко улепётывает! И не боится ни капельки, привыкли здесь, в Нескучном, что люди – это своего рода безобидные ходячие мешки с орехами, а все ж таки, для порядка, лишней секунды не задержится.

А к Мише уже подступались разом два зверка. Один уже хватал добычу с ладони, другой выжидал в нескольких локтях…

Так я и не успела опять приметить, какой же орех они больше любят. Что поближе, то и хватают. Верно уж потом, в «безопасности», разбираются, чем, собственно, разжились.

Когда нам, наконец, надоела возня с этими нахальными созданиями, мы уселись на спиленном стволе засохшей липы. Да, любимые наши детские места Нескучного – они немножко запущенные, такая коряга может по нескольку месяцев валяться, не то, что в «парадных» -то аллеях. Но нам всегда было хорошо здесь, а не на ровненько посыпанных красным дорожках, среди сверкающих теплиц с ананасами и пальмами. И на поваленном дереве куда приятней сидеть, чем на ажурной скамеечке.

Признаюсь, по горсточке орехов мы, умудренные опытом, приберегли. А то, бывает, выскочит опоздавший к раздаче бельчонок, и ну изображать воплощенную укоризну.

– Детей вокруг нет?

– Видишь же, что нету.

Миша полез за машинкой.

– И для меня набей.

Легкий дымок быстро таял в уже холодноватом, поблескивающим как стекло, осеннем воздухе. Я заметила, что у Миши немножко отлегло от сердца. Все-таки не расхожее это место, а правда: меньшая братия иной раз действует целительно. Что лошади, что белочки, а вот Сен Галлы и Завольские души не чают в своих котах. Лицо у Мишки сделалось – словно какая-то добрая рука его разгладила. А остальное неважно. Захочет, расскажет сам. Поэтому я спросила совсем о другом.

– Как парад-то прошел? Извини, не посмотрела, закрутили меня.

– А я-то думал, ты непременно поглядишь. Подумать только, еще каких-нибудь пятьдесят лет назад войска проходили под Триумфальной аркой…

– Снести б ее к собачьим поросятам.

– На это, как ты понимаешь, никто не пойдет. Памятник архитектуры и прочая таковая… Под нее, под арку эту, недостроенную, картонками залатанную, въезжала Мария-Луиза. Ехала хуже, чем на заклание. И под же ней же, потом, провезли истлевший труп узурпатора… Скажем спасибо, что хотя бы его чудовищную гробницу полностью убрали. Тут даже особо лютые обожатели архитектуры не посмели пикнуть. Прижали их к стенке. Речь-то шла о чем? Восстановить нарушенный облик более старого строения. А тут уж извините.

– Кстати, а ты видел фотографии этого кошмара?

– В Париже и видел, – Мишу передернуло. – В музее Дома Инвалидов. И фотографии, и макет. Феерическая пошлость.

Да уж, бывшее захоронение Бонапарта глядело апофеозом пошлости. Из красного, что ли, мрамора? Или из гранита. О чем-то подобном, вероятно, и грезили в своих больных фантазиях Овсов с Пыриным, мечтая превратить в кладбище Красную площадь.

Мишина папироска оказалась слишком крепкой, я закашлялась. Да, с Триумфальной аркой ограничились полумерой, четвертьмерой, осьмушкой меры. Но главное было сделано. С этого баснословного «исторического памятника» все же сбили два имени. Двадцать лет назад, уже при нашей жизни, история была долгая. Были они там увековечены: два Бонапартовых генерала, а точнее сказать – два палача под стать своему хозяину. Тюрро и Амей. Палачи Вандеи, палачи Бретани. «Убивать всех, включая женщин, девушек и детей, сжигать дома, деревья, заросли дрока». Приказ Тюрро от 19 января 1794-го года, опять вступила моя профессиональная память, опять перед глазами плывут печатные строки… Тюрро, один из устроителей чудовищных «Нантских нуайяд», массовых утоплений… Оба – водители «адских колонн»… Тюрро и Амей – два людоеда. А ведь Амей – еще и «барон». Какой же подлый был XIX век!