Побѣдители

– Вас задержали. В этом могут быть различные необходимости, не непременно предъявление обвинения. Но должен вам сказать, что обвинение определенно будет предъявлено Пырину.

– Но… Я же давал показания… Днем 29-го августа… Сайдар был у меня на квартире…

– В трех домах от loco delicti.

– Но он… Он не выходил от меня.

– В котором часу он нанес вам визит?

Этот простой вопрос отчего-то вызвал беспокойство Овсова. Надо полагать, он не уверен, какой час надлежит назвать, чтобы уж наверное обрисовалось алиби.

– Параграф 995-й инкриминируется кому-либо крайне редко, – уронил Роман. – Разве что имеет быть публичный вызов установлениям общественной нравственности.

Я заметила, что лоб и крылья носа Овсова покрылись мелкой россыпью пота.

– Он… он не днем пришел. Сайдар задержался у меня с вечера… Мы говорили о германской философии… Немного пили пиво…

– Да-да, с этим все понятно. – Роман отчего-то покосился на меня. – Я уточню кое-что в следующий раз. Но вы – лицо заинтересованное, подобного алиби не довольно. А ни одно стороннее лицо Пырина не видело. Но он же поднимался по лестнице, подходил к дому?

– Послушайте… Сайдара Пырина нельзя ни в чем обвинять, – Овсов заговорил вдруг с какой-то неожиданной решительностью. – Сайдар Пырин – гениальный мыслитель, равных которому нет. Не только в России, не только! Его нельзя равнять ни с кем! Гения могут понять только очень высокоразвитые люди. Хотя бы отдаленно понять, что уж говорить… К Пырину нельзя применять обычные критерии. Сайдар – это всенародное достояние.

– Достояние какого народа, простите?

– Русского… Он же пишет на русском языке.

– Да, к примеру эссе об «взятом русскими в клетку» горном орле Шамиле. Но неважно. Мне казалось, что я относительно неплохо знаю право. Но был бы признателен за ссылку по отведению от уголовного привлечения ввиду гениальности.

– Я не это подразумевал. Он все равно ни в чем не виновен. Но если узнают в других странах… Можно подумать, у нас гении и великие мыслители валяются на каждом шагу… К чему вам резонанс?

– Где бы это оно так срезонировало?… Я чаю, разве что в Турции. Мы это как-нибудь переживем. К тому же опять – извольте ссылку на то, что зарубежная популярность освобождает от уголовной ответственности.

– Он же невиновен. – Что-то непонятное, казалось, подстегивало Овсова, придавая ему мужества.

– У всех остальных членов вашего милого «кружка» твердое алиби. В том числе у ваших «Адептов Первоначала», сиречь у Эжена Головлёва и Жоржа Малеева. Жаль. Вот уж кого было б еще приятнее привлечь. Повод-то есть у вас у всех.

– Повод? У нас? – заволновался Овсов. – Да каков же у нас может быть повод убить бедного Тихонина? Мы вместе наслаждались содержательным общением…

– Тихонин отказался пройти вашу инициацию. – Холодная интонация Романа упала, как удар топора. – В ночь на тринадцатое августа он покинул квартиру Малеева со словами «Я думал вы революционеры, а вы тут все какие-то дегенераты!» В течение нескольких дней палашёвцы в разных местах предавались разглагольствованиям о том, что Тихонина «неплохо бы проучить». Высказывались также предположения, что он «донесёт». Ну и в целом прозвучало немалое количество довольно свирепых пожеланий. 13 августа! А днем 29-го Тихонин уже убит.

Голова Овсова опустилась, руки упали вдоль тела. Словно у марионетки, которой кто-то перерезал веревочки.

– Ну же, ответьте, Овсов. Насколько нам известно, в частности вы сравнительно сопоставляли способы посаженья на кол у османов и опричников. Склонялись отдать предпочтение османам. «Не прошедший до конца – хуже врага», это ведь ваши слова?

– Не только я… Все говорили… – Теперь и голос Овсова изменился. Мне подумалось, что примерно до слов о загадочном 995-м параграфе он мысленно поглядывал на себя со стороны, примеривая роль «философа в застенках», возможно даже представляя, как после о том расскажет либо напишет. Теперь же он окончательно стушевался.

– Говорили все. Но у большинства есть прочное алиби. Алиби нет у Пырина. Ну и, кстати, у вас.

– Но меня видел Пырин…

– А вы видели его. Прелестное алиби, вы хоть сами-то это осознаете? Вопрос только в том, кто из вас. Впрочем, может статься, и это не дилемма. На квартире жертвы так напакощено, что дел достало бы обоим. А после еще вполне могли успеть воротиться к себе и, гм, поговорить о германской философии.

– Это не я… – еле слышно проговорил Дынин.

– Значит – это он?

– Нет! Я же сознался… В параграфе 995… Вы можете не верить, но клянусь – мы были у меня…

– Чем клянетесь? Маньяком Черемнухой? – Роман поднял телефонную трубку. – Уведите. Пока что вы еще выгораживаете друг друга, но скоро начнете взаимно обвинять. Что одно, что другое – одинаково для нас обременительно. Мы все равно установим истину. Советую пока поразмыслить. Обвинение вам будет предъявлено.

Глава XXX Лаборатория натуральных смол (продолжение)

– Ты в самом деле так убежден, что он убийца? – спросила я минутами двумя после того, как злополучного философа вывели.