В лице Романа ничего не изменилось, но я вдруг ощутила, что он наткнулся на нечто важное. Конечно же, этого не мог уловить самоуверенный Пырин. Один ноль не в его пользу.
– Мы примерно представляем себе, до каких эсхатологических высот не могла подняться мысль покойного. – Роман заглянул в одну из бумаг на своем столе. –
Господи помилуй, какие придурки! Если про маньяка это просто гадко и извращенно, то тут уж просто ни в какие ворота, насколько глупо! Некромантия на Красной площади! Зиккурат с трупом! Да еще открытым на поклонение… В хрустальном гробу, что ли? Препоганая, однако, Белоснежка вышла б из такого Пырина, да и из Овсова немногим краше…
Я еле удержалась, чтоб не засмеяться.
– Так что из того? Это поэтическое, знаете ли, дерзание, полет мысли, мечта… Ни в малой степени не содержит состава преступления. Кроме того, как я уже уведомил предыдущего следователя, я и вовсе неподсуден. У меня справка из медицинского учреждения. Я болен.
Кто б сомневался-то?
– Да вам, собственно, даже не предъявлено обвинения. Вы просто задержаны в интересах следствия. Интересует же нас пока что больше всего то, что, кроме вас, хорошего знакомого, никто не может подтвердить алиби Овсова. Вот Овсов у нас под явным подозрением.
– Овсов выше подозрений, – надменно возразил явно довольный услышанным Пырин. – Он гигант. В ином, лучшем мире, не в мире монархической тирании и злоправия русской нации, Овсова приглашали бы писать в ведущие газеты, его показывали бы по новостным панелям, он преподавал бы в Университете, наконец… Уже сейчас, в двадцать пять лет, наследие Овсова уникально и представляет собой непостижимый, не имеющий прецедента феномен в современной России. И не только в современной! Я бы так сказал: даже в обозримом прошлом русского академизма ничего подобного Овсову и не встречалось. Его труд по своему масштабу
– Наследие? – с интересом переспросил Роман. – Мне показалось было, что Овсов еще жив. В отличие от Тихонина.
Я невольно дивилась между тем, сколь яркая иллюстрация к басне про кукушку и петуха разворачивается на моих глазах. Перекрестные гении. Ну и ну.
Возвращение разговора к убийству Тихонина гению, между тем, не понравилось. Он как-то недовольно нахохлился.
– Откуда мне знать… Может статься, вы тут сами его и устранили, чтобы расправиться с мыслящей оппозицией, – буркнул он.
– Все в жизни случается, но позволю себе уточнить, что оппозиция находится там, где ей и место, а именно – в Думе. Носители же запрещенной законом человеконенавистнической идеологии, сиречь – коммунистического учения, претендовать на оппозиционный статус не могут. Они могут претендовать только на личную неприкосновенность. Но единственно до тех пор, покуда их образ мыслей не вылился в действия. Если вы в самом деле только безобразничали, то Овсову тревожиться не о чем. Кстати, о безобразиях. Ваш друг Овсов признался в нарушении 995-го параграфа.
Подзатылочный бурдюк Пырина побагровел.
– Вы его пытали, я убежден. Он оклеветал себя и нас всех.
– Всех? – приподнял бровь Роман. – В беседе с Овсовым речь шла только о вас двоих. Ваши слова несколько распространяют его показания. Это весьма ценно.
Ох, какой же злобой сверкнули эти маленькие затекшие глазки!
– Коль скоро это клевета и в отношении двоих, я вполне мог предположить, что ложные показания выбиты и против всех членов кружка. Но всяк скажет, что они нелепы, просто нелепы! Мы оба в браке, хоть я и в гражданском, но Овсов-то в официальном! Да и я вот-вот намереваюсь узаконить отношения. У нас у обоих, сами знаете, сыновья, у меня Юлий, а у Овсова Вивиан.
– У вашего сына отчество не по вас.
– Это все капризы бабки. Если необходимо, Милена подтвердит мое отцовство.
– Собственно, пока речь об Овсове. Официальный брак, в рассуждении Овсова, положение лишь ухудшает. Ибо состоит он в оном браке с Ифигенией Лабунской, что возглавляет тайный и весьма одиозный «Отряд феминисток». Ежу известно, кто женится на девицах сапфического склада.