Побѣдители

Я поспешила занять указанное место, за спиной у Романа. Хвост мне категорически не идет, не очень-то приятно демонстрировать это Роману, ну да что ж поделаешь.

– В действительности тебе повезло, – продолжил Роман, садясь за большой стол. – Ты же понимаешь, что действительно серьезных дел я ни перед кем не стал бы приоткрывать. А тут попалась сущая ерунда, на полушку. Готов об заклад биться, что трачу время зря. Но зато ты поглядишь на настоящих красных, даром что с обпиленными клыками. Кстати…

Он протянул руку к трубке одного из телефонов.

– Доставили? – коротко спросил он. – Обоих? А, уже два часа как… Ну и ладно, я был занят. Давайте первого.

– Тебя надо предупреждать, что ты не произносишь ни слова?

– Не надо.

Двое полицейских, в летних еще, цвета слоновой кости кителях, ввели молодого, примерно наших лет, человека. Он оказался довольно высокого роста, в мятых невыразимых и черной косоворотке. Рост отчасти его выручал, ибо тело казалось вялым, не по летам рыхлым. Сероватые волосы, спадающие на плечи неровными прядями, неухоженная бородка, позволяющая заподозрить, что призвана прикрывать собою безвольный подбородок. Прочие черты лица можно было бы назвать красивыми, когда б ни отечность щек и ни беспокойное, тревожное выражение глаз. Странные глаза, водянистые, от соприкосновения с таким взглядом отчего-то вспоминается медуза. Вроде бы и пустяк, если она тебя коснулась в воде, а неприятно.

По мне эти глаза, надо отдать Роману должное, скользнули не с большим вниманием, чем по столику, за которым я сидела.

Я, впрочем, тут же нарисовала в раскрытом бюваре пару закорючек.

– Задержанный Овсов доставлен, – отчеканил полицейский. Я отметила что, противу правил, он никак не обратился к Роману.

Вот как… Овсов… Автор того самого омерзительного эссе о маньяке Черемнухе, которое я видела в квартире жертвы. Так вот, каков он…

– Сядьте. – Роман кивком указал на металлический табурет.

– Я уже выражал мой протест по поводу помещения меня под стражу, – хмуро отозвался тот, уставясь в пол. – Это произвол.

– До чего же вы, трубадуры террора, любите обращаться к правовым категориям, как дело коснется лично вас, – спокойно парировал Роман. – Но успокойтесь, никакого произвола нет. Обвинения вам пока не предъявлено, возможно, что этого даже и не последует. Однако убийство это преступление слишком серьезное, мы можем задержать всякого, кого считаем нужным.

Со своего места я видела Овсова в профиль. Мне было заметно, как он бросил исподлобья пару взглядов на Романа. Вероятно, недоумевал, пытаясь соотнести его властную манеру держаться со слишком молодыми летами.

Роман, между тем, молчал, неторопливо перебирая какие-то металлические мелочи на своем столе.

– Кто вы такой? – Не удержался, наконец, Овсов, и заговорил быстро, зачастил. – Прошлый раз, когда у меня брали показания, следователь сообщал свою фамилию. И он был в мундире. Все было хотя бы ясно. А кто вы?

– Я? Злобный царский сатрап, разумеется. – Роман недобро улыбнулся.

– Вы надо мной издеваетесь?! – Бледное лицо Овсова потемнело.

– Нимало. Всего лишь вношу полную ясность. – Роман вытащил из прозрачной папки несколько листков бумаги. – Итак, «Ленин это один из ангелов Апокалипсиса, это трагическая мощь, явленная, чтобы взорвать отупевший мозг обывателя… Он рвался разгромить биржи и банки, он не сумел, не успел, вырезать дочиста плесень старого мира… Ангел, изливающий на подлую землю чашу гнева…» Вы, кстати, не пробовали писать какие-нибудь вирши? Кучеряво бы могло получиться. «Ангел боли и стона… Ангел последних ворот… Кроваво? Да, кроваво! Но без крови не идут роды… Новый ленинизм должен быть прочитан магически, ордынски, эсхатологически, новый ленинизм бросит вызов романовской России, выстроенной на угнетении ислама и костях староверов, вялой России православия…»

– В России нет уголовной ответственности за политические убеждения! – огрызнулся Овсов. – Вы не вправе ставить мне это в вину.

– Я уже выразил восхищение вашим правовым сознанием. Политические убеждения не ставятся подданным в вину. Но строго до той поры, пока не доведут до преступления.

– Я знал, я боялся, что под это злосчастное убийство подтасуют политическую расправу! – Заметавшиеся глаза Овсова скользнули по мне, и я снова занесла ручку над бюваром. – Вам подобные меня давно уже гнали… Выключили из университета…

– За академическую неуспеваемость, если мне не изменяет память. Едва ли вы не сумели сдать четырех экзаменов вследствие именно наших происков. Вы ведь не служите, Овсов?

– Нет… – Овсов поерзал на своем неудобном сиденье, пытаясь отодвинуть его подальше. Но табурет отчего-то, невзирая на его усилия, оставался неподвижным. – Вам этого не понять… Этот чиновный муравейник… Это душно для мыслителя.

– На что вы живете?

– Я… – Овсов замялся. – Я получаю пособие как безработный.

– Эх, ведь говорено же, что давно пора его уменьшать, – сквозь зубы, обращаясь скорее сам к себе, процедил Роман. – Кстати, что ж вы сразу так и решили, что с вами будут «расправляться»?

– Меня арестовали.