По ту сторону фронта

Вместе с группой подобрался он к дороге (дело было днем) и залег в канаве, метрах в двухстах от полотна. Долго ждали и даже стали сомневаться: не отменили ли поезд? Наконец, когда начало смеркаться, чуткие уши подрывников уловили знакомый гул. Потом — далекий свисток и белая змейка пара над трубой еще не видимого паровоза. А потом и паровоз вынырнул из-за поворота. Этот самый. Прямо за тендерам — две нефтецистерны, за ними — платформы с бочками (должно быть, бензин), опять цистерны и платформы.

Пропустив паровоз, партизаны открыли стрельбу бронебойно-зажигательными пулями по цистернам. С первых же выстрелов загорелась и взорвалась вторая цистерна. Страшный красный огонь полыхнул над ней и, сбиваемый встречным движением воздуха, охватил соседнюю платформу. Машинист прибавил ходу. Это еще больше усилило огонь. Бензиновые бочки, не выдерживая жары, тоже начали рваться. Они взметали вверх новые столбы пламени или — подбрасываемые взрывами соседних бочек — сами взлетали над платформами. А за ними загорелись другие цистерны, и весь поезд, убегая на восток, оделся сплошным огненным гребнем, окутался черным дымом. Пылающая масса пролилась на полотно и там продолжала гореть. Закат потухал, темнел, но все ярче становилось зарево над железной дорогой.

В результате этого налета немцы потеряли четырнадцать цистерн, а пожар на полотне, свирепствовавший всю ночь, уничтожил около трех километров пути.

Таков был Мировой. И таких смелых бойцов в разбросанных по западной части Белоруссии партизанских отрядах было много. Принять их всех мы, конечно, не могли. Для подрывного дела не требуется много людей, да и взрывчатки и арматуры на всех у нас не хватило бы. Широко развернув свою работу, мы и сами зачастую испытывал острый недостаток тола. Но помочь этим отрядам организовать взаимодействие и наладить совместную борьбу с врагом мы были обязаны. Поэтому-то я и решил провести совещание с командирами и представителями этих отрядов.

Оно состоялось двадцать восьмого августа в лесу, недалеко От деревни Свентица. Собралось двадцать два человека — от восьми отрядов и четырех групп. На небольшой лесной полянке мы расположились прямо под открытым небом, сидя на траве и на каких-то старых бревнах. Никаких секретарей не было, и никаких протоколов не велось, только я записал для памяти фамилии участников и краткие характеристики отрядов.

С этих характеристик и начался разговор. Волнуясь и торопясь, каждый рассказывал о своем, и все, как один, говорили о готовности их товарищей к решительным действиям, к настоящей войне с фашистами. Но для этого необходимо оружием пулеметы, пушки, автоматы, боеприпасы… Очень остро поднимался вопрос о раненых: как быть с ними в партизанских условиях? Нельзя же бросать их на поле боя на произвол и издевательства жестокого врага… И, конечно, необходима постоянная связь с Большой землей для получения руководства и для того, чтобы Родина знала о своих сыновьях, чтобы советские люди не считали их погибшими или пропавшими без вести.

Многие из выступавших жаловались на ту излишнюю и даже вредную «демократию», которая до сих пор существует в некоторых отрядах. Выбираются командиры, «Реввоенсоветы», планы операций предварительно обсуждаются на общих собраниях. Командир не хозяин в отряде. Это ослабляет дисциплину и снижает боеспособность партизан. Вследствие этого усиливается текучесть личного состава отрядов. На текучесть жаловались почти все участники совещания. Ясно, что с такими порядками не только воевать, но и существовать трудно.

Определенных планов дальнейшей работы никто из выступавших не имел, но большинство считало, что надо идти ближе к линии фронта, искать связи с Большой землей или переходить фронт где-нибудь между Орлом и Брянском. Многие уже решили это на своих общих собраниях.

Я слышал и, подмечая недостатки каждого отдельного отряда, думал, какие способы и методы для устранения недостатков я смогу предложить товарищам. Именно этого и ждали они от меня. Это было нелегко, но необходимо.

Начал я с доклада о положении на фронтах, о трудовых подвигах наших братьев на Большой земле и о наших партизанских Задачах. Все жадно слушали и, конечно, засыпали вопросами, особенно о наступлении фашистов на юге. Спрашивали и о втором фронте. Это было тогда в моде. Но отрадно припомнить, что даже партизаны — люди, оторванные от Большой земли и лишенные повседневной политической информации, — не верили в искренность западных союзников. Горячо выступал старший политрук Захаров — комиссар отряда имени Димитрова. Он сказал, что не на западных союзников, а на себя надо рассчитывать, что западные союзники с нами только до тех пор, пока их пугает Гитлер. Они сами вскормили этого волка (Захаров так и назвал его «волком») и натравили на Советский Союз. Чего же ждать от них?