По ту сторону фронта

Возвращение связных с Центральной базы всегда было для нас радостным событием, а теперь особенно: приехал человек из Москвы. Он привез с собой литературу, свежие газеты (месячной примерно давности) и вечером в день приезда провел беседу о положении на Большой земле и на фронтах. Казалось, конца не будет вопросам. Говорили обо всем, и любая мелочь была для партизан интересной, дорогой и важной. Подумать только: ведь мы больше года находимся во вражеском тылу!..

Странными, извилистыми путями идут иной раз вести в тылу врага. Давно уж мы ничего не знали о прежних наших соратниках в Минской и Витебской областях, и вот теперь весточку о них принес нам тот же москвич Черный.

Получилось это таким образом. Сутужко, оставленный мной в апреле под Борисовом во главе диверсионной группы, возвратился на Бычачью базу с опозданием только на одни сутки, но и этого небольшого срока было достаточно, чтобы он оторвался от нас. Не застав нас на месте и не зная нашего маршрута, он вместе со своей группой присоединился к отряду Заслонова. Во время одной из операций он был тяжело ранен и самолетом вывезен для излечения на Большую землю. Черный, готовясь к вылету, изучая обстановку и условия работы в тылу врага, беседовал со многими партизанами. Сутужко, лежавший тогда в одном из московских госпиталей, сообщил ему все, что знал о партизанах Березинских лесов, о наших прежних товарищах. Совпадение это?.. Случайность?.. Нам это показалось счастливой случайностью. Словно наши друзья, оставленные далеко на северо-востоке, за сотни вёрст протянули нам свои руки, словно взглянули на нас их дорогие суровые лица.

Отряд Щербины вырос и по-прежнему не давал фашистам покоя, а сам он — Бородач — приобрел большую популярность среди населения. Бородач — это прозвище мы услыхали впервые, но оно сразу воскресило в нашей памяти знакомый образ. Ну, конечно, он все тот же — упрямый шахтер, бесстрашный солдат, верный друг. И борода, пышная черная борода. «Наверно, он ее до самого пояса отрастил», — шутили, вспоминая о нем, боевые товарищи.

А Черкасов командует теперь целой партизанской бригадой под Молодечно. Ермакович и Бутенко все еще остаются у Заслонова. А Куликов… Грустное известие принес нам о нем Черный. Помню, когда мы вышли живыми из окружения в Симоновичах, Куликов говорил: «Ну, товарищ комиссар, уж если я сейчас не погиб, значит, мне долго жить, значит, до самого Берлина доберусь». Ошибся Куликов. Мы оставили его под Крулевщизной, он продолжал там партизанить. Но вот после одной из операций группа переодетых фашистов бросилась по их следу. Враги проскочили вперед и подкараулили партизан в поле — будто бы попались навстречу.

— Не стреляйте! Мы свои. Мы крестьяне. Мы хотим присоединиться к вам.

Товарищи заподозрили обман и предупредили об этом Куликова, но ему, должно быть, изменило всегдашнее его чутье. Он разрешил переодетым врагам подойти метров на двести и потребовал — как это уже вошло в обычай — выслать одного для переговоров. А враги начали стрелять. Партизаны ответили огнем и отбили нападение, но сам Куликов был убит наповал одной из первых пуль.

Он был гордостью Гурецкого отряда. Мы уже давно расстались с ним, но «старички», пришедшие из Витебской области, нередко ставили в пример молодым отчаянную смелость Куликова. И кажется, несмотря на расстояние, мы чувствовали его все время рядом с собой, на своем месте, в одном партизанском строю. Теперь это место опустело.

Но зато как обрадовал нас рассказ Черного о маленьком нашем приятеле — мальчике в пестрой кепке «купишь-куришь».

Отряд капитана Бутенко, в котором остался Ваня, базировался в Ковалевичском лесу. В начале лета фашисты окружили лес и начали облаву. Шли и от Гороховки, и от Забоенья, и от Ковалевичей, и со стороны Волотовки. Все дороги были заняты ими. Да и без дорог — прямо лесом — ломились они к лагерю, прошивая кусты впереди себя непрерывными автоматными очередями. Видно, им было известно месторасположение нашей землянки.

С утра партизаны услыхали далекий треск выстрелов, надвигавшийся на лагерь со всех сторон медленно, но безостановочно. Открытый бой с такими явно неравными силами грозил гибелью всему отряду, а отойти некуда: в любом направлении наткнешься на врага.

Тут-то и выручил весь отряд Ваня. В спокойные дни в лесу часто пасли скотину пастухи соседних деревень, и коровы протоптали в чаще тропинки. Одной из таких тропинок и пошел Ваня, гоня перед собой корову, словно пастух. В своей неизменной (и уж очень постаревшей) кепке, поношенной свитке, босой, он ничем не отличался от обычного деревенского пастушонка и не мог вызвать никаких подозрений. Лощиной — неглубокой, но хорошо укрытой с обеих сторон — тропинка вывела его к реке Эссе. Этот путь был свободен, никто о нем не знал. Ваня заторопился обратно и прибежал как раз вовремя: кольцо фашистов сжималось, и выхода из него, кроме найденного Ваней, не было.