По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В этом кипении посредственностей, в этом мире, помешавшемся на материальных усовершенствованиях… в этом обществе, жадном на удивления, влюбленном в жизнь, особенно в жизнь, преисполненную возбуждений, явился вдруг человек, который был велик не только метафизической изощренностью, мрачной и восхитительной красотой своих концепций, строгостью анализа, но также и не менее велик как карикатура. – Мне необходимо здесь объясниться; ибо не так давно один неосторожный критик воспользовался, пытаясь очернить По и усомниться в искренности моего восхищения, словом «жонглер», которое я сам применил в отношении к благородному поэту, сочтя его почти похвалой… Автор, который в «Беседе Моноса и Уны» исторгнул из себя потоки презрения к демократии, прогрессу, цивилизации, был тем же самым человеком, который, подыгрывая доверчивости и ротозейству своих ближних, самым энергичным образом утверждал человеческую суверенность и – в то же самое время – как нельзя более изобретательно фабриковал для пущей гордыни современного человека самые льстивые утки. Если посмотреть на него в этом свете, По видится мне илотом, вгоняющим в краску своего господина. Наконец, если выразить мою мысль еще более определенно, По всегда был велик – не только в своих благородных концепциях, но также как фарсер[645].

Как можно убедиться, Бодлер воспринимает По преимущественно в философском плане, прекрасно сознавая при этом, что некоторые уловки писателя диктовались условиями существования, необходимостью писать на потребу дня, для газет, для определенного типа читателя. Можно даже сказать, что Бодлер принимает По безоговорочно – и как поэта-философа, и как журналиста-фарсера, представляющего в своих утках карикатуру на американского обывателя. Тем не менее наибольшую степень интеллектуальной близости с американским автором французский писатель ощущает в той трансцендентной области, где авторская мысль, преодолевая рамки национальной культуры, выходит к самим условиям возможности критического суждения, которые автор «Цветов Зла» сводит к тем началам начал, где человек первым делом убеждается, что им движет зло – как в большом, так и в самом малом. В одном из фрагментов «Новых заметок об Эдгаре По» эта идея выражена в словах, которые как нельзя более отчетливо перекликаются с собственными поэтическими построениями французского поэта: