Плененная

— Останься, но отвернись. Расскажи, что происходит в лагере эмира, много ли пленников…

Я позволяю рабыням молча исполнять своё дело — они омывают моё тело и волосы. Тонкие, но сильные пальцы умело разминают затёкшие мышцы, принося облегчение. А я сама, прикрыв глаза, слушаю доклад мальчишки, делая собственные выводы. Похоже, с выбором «подарка» я не ошиблась: мальчишка смышлён и явно старается услужить, хоть и не подаёт виду. Он такой же чужак, как и я, но ему тем горше, что он чужой среди своих.

По его словам, золота, дорогих украшений и посуды — немерено. Лошади едва сдвигают с места обозы, гружёные награбленным. Теперь даже самый последний бедняк будет иметь в запасе золотишко. Будь золота немного меньше, народ улусов непременно бы взбунтовался — пленных оказалось катастрофически мало. Почти всех мужчин перебили «бессмертные» и сами миркхи́йцы, а женщин и детей, оставшихся в городе, не хватило, чтобы разделить на всех, как было обещано. Уже сейчас улусы начали грызться между собой за несколько тысяч рабынь с детьми.

Хорошая новость, кивнула я самой себе. Надеюсь, что среди пленённых жителей Веркса́ла не найдётся того, кому были бы известны тайные тропы, которыми увели мирное население. Рано или поздно, но в город вернутся жители и вновь наводнят его улицы топотом тысячей сандалий, заполнят воздух своим говором и зычными голосами торговцев… Может, это произойдёт не на моём веку и мне не суждено будет это увидеть, но мы сделали всё, что могли при обороне Веркса́ла.

Рабыни искусно заплетают волосы — вернее, то, что от них осталось, мелкими косичками по всей голове, натирают кожу чем-то пахучим и рисуют золотой краской на коже узоры.

— Разве у миркхийцев так приятно? — спрашиваю я.

Среди Веркса́льской знати было распространено подобное, но я не видела ни одного кочевника, на теле которого были бы начертаны знаки даже простыми чернилами. Рабыни отрицательно качают головой, а одна из них тихо произносит:

— Так велел эмир.

Кисти с краской легко и щекотно касаются лица, раскрашивая и его. Одежда, что принесли они, больше напоминает невесомую паутину, белую с золотом. Рабыни достают из сундука украшения, одно другого великолепнее — всё награблено и добыто кровью из нашего города. Я решительно отметаю в сторону их попытки навесить на меня ещё и кучу украшений. И даже робкие увещевания, что эмир будет недоволен, не могут поколебать моего решения. Они прячут ворованное добро обратно в сундук и оплетают мои ноги лентами сандалий, завершая на этом сборы.

— За вами придут в назначенный час, — молвит одна из рабынь напоследок.

В проёме откинутого полога успеваю заметить, что уже опускаются сумерки. Сердце охватывает тревога и чувство обречённости тяжко ложится на плечи. Касым осматривает меня, приоткрыв рот от изумления:

— Теперь ты точно Алтана, госпожа… Все жёны эмира сдохнут от зависти, отравившись собственной злобой.

Лучше бы сдохли все миркхийцы разом, думаю я, когда на пороге кибитки появляется разодетый в шелка эмир с золотой цепью в руках.

Глава 25. Артемия

Эмир оглядывает меня с головы до ног, прищёлкивая языком. В глубине тёмных зрачков разгорается пламя похоти.

— Вот теперь ты похожа на бывшую правительницу. Днём некоторая часть моего народа решила, что я провёл между кибиток улусов грязную бродяжку, но не правительницу… Поднимайся, — велит эмир, но видя, что я не двигаюсь с места, сам быстрым шагом направляется ко мне, закрепляя цепь на моём ошейнике. Дёргает вверх, вынуждая встать.

— Не испытывай моё терпение. У меня в руках твои люди. Например, два близнеца, неотличимых друг от друга… Мои люди уже начали свежевать их туши, сдирая кожу. Они начали с пальцев ног. Но если хочешь, чтобы я даровал им лёгкую смерть, смирно встанешь и пойдёшь покорно, как овца на привязи.

Хитрый ублюдок сразу понял, как можно надавить, заставив меня выполнять то, что ему надо. Или я выдала саму себя, бросив пару предложений Отхону о разнице между плохим и хорошим хозяином?.. А́грий и А́зий оставались со мной до последнего и не раз спасали мне жизнь. Неужели я не смогу затолкать свою гордость поглубже для того, чтобы оплатить им добром хотя бы так? Я поднимаюсь и иду вслед за эмиром. Касым, поколебавшись всего мгновение, семенит следом.

— Разве тебе было приказано?.. — начинает эмир, обратившись к мальчишке, и осекается. Скуластое лицо озаряется широкой улыбкой, — впрочем, ступай.

Эмир ведёт меня между стройных рядов кибиток на привязи, словно диковинное животное. Снаружи уже опустились густые сумерки, освещаемые светом множества костров. Повсюду скуластые, темнокожие лица с раскосыми глазами. Похожие друг на друга как две капли воды, различить их можно только по телосложению и одежде.

Воздух пропитан дымом и запахом жарящейся баранины, отовсюду слышатся взрывы хохота и треньканье трёхструнок. К взглядам, жадным и полным любопытства, я уже привыкла. Зависть, презрение, ненависть, похоть… Тысячи оттенков самых разнообразных чувств читаются мной так явно, как если бы они были написаны на листе бумаги.