Ради церемонии во дворец даже были приглашены Жрецы — они надели на голову нам с Рексенором плетёные венки. А после церемонии закатили пир в честь бракосочетания. Обилие блюд и реки вин, громкая музыка и танцовщицы… Я едва высидела положенное время, чтобы иметь возможность удалиться. Скрылась с глаз посторонних и рухнула без сил на постель, отчаянно желая, чтобы произошедшее оказалось лишь кошмарным сном… Рядом со мной резвилась пантера. Послышался лёгкий стук в дверь и в мои покои вошёл Рексенор, чуть пошатываясь. Рубаха на груди была расстёгнута, а всклоченные волосы — в диком беспорядке. Он подошёл к кровати и не сел на неё — рухнул горой сломленных костей.
— Я пришёл навестить свою жену.
Он наклонился, стягивая обувь, и едва смог справиться с одним мягким тапком, расшитым золотой нитью. Шен-Ри тут же подскочила и схватила обувь в зубы. Лёгкий прыжок — и зверь довольно растянулся на кровати рядом со мной, терзая зубами дорогой тапок.
— Мне не нравится, что п… п…пантера разгуливает без намордника. Разве она не должна сидеть в клетке твоего зверинца?
— Нет, не должна, Рексенор. Потому что я так захотела. И потому что я легко с ней управляюсь. Я буду сажать её в клетку только на то время, когда не смогу контролировать её передвижение.
— Мне кажется, что я зря её тебе подарил, Артемия.
— Напротив, это лучшее, что случалось со мной за последний день.
Рексенор осушил большими глотками чашу вина и принялся развязывать тесьму на рубахе.
— Что ты делаешь, супруг мой? — я издевательским тоном протянула последние слова.
— Всего лишь хочу…
— Разве ты не помнишь наш договор? Ты приходишь в мою спальню в начале ночи — и уходишь под утро с утомлённым видом. Но что касается промежутка между твоим приходом и уходом — ты занимаешь место где-нибудь в углу комнаты, но только не в моей постели. Надеюсь, я довольно ясно выражаюсь: меня не коснётся ни один мужчина, тем более — такой, как ты, мерзкий мужеложец.
— Но я мог бы… — Рексенор выглядел жалко.
— Ты мог бы занять свободное место на тахте и лакать своё вино. Мы — всего лишь два торговца, заключивших сделку, не более того.
— Но как же?..
— Никак.
Я не дала Рексенору договорить, зная, что он хотел спросить: «Но как же наследник?»
— Никак, Рексенор, и освободи мою постель немедленно…
… Людям Ликомеда всё же удалось найти тех, кто стоял за мнимым восстанием рабов. Двое мужчин из числа Советников. Они были измучены и едва держались краем сознания за реальность. Один из них бессвязно бормотал что-то о паутине, которая опутала всех. Я сдержала своё слово, хоть мне было и дурно видеть мучения на лицах, когда расплавленное золото струйкой лилось из ковша в их насильно разинутые рты. Меня трясло, как от озноба и всё плыло перед глазами. Но виновники были наказаны.
— Теперь ты разомкнёшь уста, Артемия? Когда наказаны все причастные…
— Нет. Не все. Остался ещё один. Но совсем скоро и его череп покроют золотом, ставя в один ряд с ликами предков, — произнесла я глядя в посеревшее, изнурённое тяжёлой болезнью лицо Ликомеда.
Он всегда учил меня держать своё слово. И я сдержала — это были последние слова, сказанные Ликомеду мною. Обращённые непосредственно к нему. Больше ни одного слова. До самой его смерти…
Глава 23. Артемия
После слов Инса́ра в кибитке повисла тишина. Эмир Симбир подобрался, слово ядовитая гадюка перед броском. Взгляд его изменился, став настороженным.
— Мы договаривались о золоте, друг мой из числа «бессмертных». Ты получишь столько золота, сколько захочешь.
Инсар подошёл и зажал пальцами мою косу, наматывая её на кулак.
— Договаривались. Но я хочу не то золото, о котором ты подумал. Мне нужна белая шлюха. Разве её волосы не чистое золото?
Лёгкое натяжение кожи головы — и после Инсар отпускает мою косу, ожидая ответа от эмира.
Эмир хлопнул себя по ляжкам.
— Хей, друг мой. Ты принёс мне город на блюде, словно отрезанную голову барана. Неужели я тебе откажу в такой просьбе?
Он спустился со своего трона и подошёл ко мне улыбаясь.
— Позволишь хотя бы дотронуться до твоей платы напоследок? Говорят, их волосы мягче шёлка, а кожа белее облаков? Кожа — да, а вот волосы…
Эмир Симбир дотронулся осторожно до косы, взвешивая её на ладони, и поднёс к носу, вдыхая аромат.
— Пахнет кровью и болью. Так пахнет победа.
Не зря немногим ранее он показался мне ядовитой гадюкой — следующее его движение оказывается столь стремительным, что Инсар, стоящий по другую сторону от меня, не успевает среагировать. Симбир, выхватив из рукава короткий острый нож, одним махом перерезает косу у основания.
— Ты хотел золото, друг мой? Оно твоё.
Кочевник ухмыляется, бросая косу к ногам «бессмертного».
— Возьми своё золото, а белая шлюха останется у меня. Они называют нас дикарями. Но сегодня всё изменится. Сегодня белая шлюха вымоет мне ноги, а после послушно расстелется подо мной. Я буду держать её на золотой цепи у своей кибитки, как знак того, что никто не устоит перед силой наших улусов.
Инсар напряжён. Мне кажется, что он вот-вот бросится на эмира. Но то лишь кажется. Мгновением спустя он расслабляется.