Плененная

— Присоединяйся к нам на вечернем пиршестве в честь общей победы над врагом, — улыбается кочевник.

— Я приду. И выпью в честь нашей общей победы, — резко кивает Инса́р и покидает кибитку.

Эмир Симбир обратил на меня взгляд своих тёмных глаз:

— Как тебя зовут? Не запомнил твоего имени. Даже не старался. Зачем? Когда знаешь, что скоро кто-то станет одним из тысячи тысяч твоих рабов. Можешь не отвечать. Просто попрощайся со своим именем, потому что отныне ты будешь зваться так, как я того пожелаю. Каждой своей новой рабыне я делаю подарок. Поначалу я решил, что ты того недостойна. Но сегодня я настроен быть щедрым. Говори, что ты хочешь — и оно станет твоим. Не оружие, не свобода и не смерть. Выбирай…

— Ты слишком много говоришь. Я же буду кратка. Чомпот, волчонок. Я хочу его себе в услужение.

— Чомпот? — морщит лоб Симбир, — кто это?

Кто-то из собравшихся поспешно отвечает:

— Это меченый, эмир Симбир. Кто-то до сих пор считает, что из него выйдет толк. Но сколько шаман не пытался разглядеть в священном дыме его силу — не обнаружил ничего.

— Бывшая правительница и бесполезный огрызок, которым побрезговали даже голодные волки… Прекрасное сочетание. Так тому и быть. А теперь…

Эмир хлопает в узкие ладоши:

— Скоро я пройду по улусам, ведя на поводке свою новую рабыню в знак нашей победы. А теперь идите, братья по крови.

Все, кланяясь, покидают кибитку. В ней остаётся лишь эмир и несколько молчаливых стражников.

— Принесите ошейник моей новой рабыне! — велит Симбир.

Он обходит меня кругом, прищёлкивая языком, и мнёт грудь ухмыляясь.

— Жалко клеймить твою кожу, — притворно вздыхает он, — если будешь покорной, обойдёмся ошейником.

Полог кибитки откидывается и входит крепкий мужчина с тёмно-коричневым кожаным ошейником в руках, таким же, как надевают на шею рабам.

— Безухий выродок, — злобно шипит эмир, — ты принёс ошейник как для простой блохастой псины. А у меня — породистая сука. Пошевеливайся!..

Мужчина кланяется и поспешно покидает кибитку, вернувшись с ошейником и цепью с золотыми звеньями.

— Радуйся, — едва не поёт эмир Симбир, — мягкая белая кожа, выделанная так искусно, что не натрёт тебе шею. Золотые заклёпки и пряжка. Теперь каждому станет ясно, кому ты принадлежишь. Стой смирно!..

Он замечает моё едва уловимое движение в сторону — голос сразу становится ледяным и наполняется ядом. В два щелчка на моей шее закрепляется ошейник и в кольцо продевается цепь, скованная из чистого золота.

— Вперёд! — тянет за один конец цепи эмир, вынуждая её натянуться. Он резко дёргает её на себя, вынуждая сделать меня пару шагов, но у самого выхода из кибитки останавливается.

— Подай мой халат, он лежит среди подушек.

Стражник молниеносно выполняет поручение, подавая эмиру халат из шерсти, расшитый золотой и красной нитью.

— Надень.

Халат пропитан резким запахом пота и мужского тела, мне неприятно прикосновение грубой шерсти к коже…

— Или я проведу тебя среди десятка тысяч своих людей голой.

Недобрый прищур и без того узких глаз пылает ожиданием. Он ждёт момента, когда я взбунтуюсь и начну перечить, откажусь повиноваться, чтобы начать сразу после этого ломать меня так, как ему вздумается. В глубине тёмных глаз змеёй свернулось предвкушение многочасовых истязательств.

Не сейчас, эмир… Всему своё время. Моё ещё не пришло.

Обойти пешком всех собравшихся миркхийцев за один раз не представляется возможным. Эмиру подают повозку. С одного взгляда узнаю руку Верксалийских мастеров — кочевники уже начали грабить город и делить добычу между собой. Эмир забирается внутрь, становясь на специальное возвышение так, что оказывается на несколько голов выше меня. Кони, запряжённые в повозку, начинает медленно тянуть её вдоль тысяч кибиток с выстроившимися около них кочевниками. Тысячи глаз беззастенчиво разглядывают меня, улюлюкая и сыпля оскорблениями. Если бы не страх запачкать эмира, меня бы заплевали или закидали отбросами.

— Довольно, — едва слышно бросает эмир погонщику спустя некоторое время.

Он решил, что его народ вдоволь насмотрелся на новую невольницу. Эмир отщёлкивает цепь от ошейника.

— Отведите рабыню в кибитку и пусть её приготовят к вечернему пиру. Волчонка — к ней же. Хей, пошёл!..

У кибитки, отведённой для меня, собралась толпа зевак. По большей части, женщины. Я сразу узнаю среди них Оюну, жену эмира, понимая, что здесь собрались его жёны и любимые наложницы, разглядывающие меня с аппетитом голодного хищника. Круглое лицо Оюны искажает гримаса презрительности. Она плюёт в сторону повозки:

— Белая ведьма, шлюха!..