Плененная

Большего ей не позволяют. Стража теснит галдящих женщин прочь, окружая кибитку кольцом. Меня вталкивают внутрь. Посередине круглого пространства кибитки — очаг, дым из которого курится вверх, вытекая тонкой струйкой через верхнее отверстие. Подле стен навалены подушки, стоит низенький столик и пара сундуков. Я прохожусь по мягкому войлоку, разминая затёкшее тело, полное боли и усталости. Паника подкрадывается мягкими шагами. Не вижу выхода из нынешней ситуации. Пока не вижу, оправляю я себя, что бы ни случилось, до тех пор, пока ты борешься, теплится надежда. Слова отца.

Я повторяю их про себя ещё и ещё, чтобы прочие мысли не лезли в голову. Чтобы непрошеные гости-воспоминания не толпились возле порога, сотрясая яростными ударами дверь, закрытую, казалось бы, навечно. Инса́р… Его имя приятно скользит на языке и обжигающим комом скользит внутрь глотки, перехватывает дыхание и заставляет корчиться от агонии стыда и сожаления. Инса́р… Тот, кто побеждает. В прошлый раз ты победил саму смерть.

Глава 24. Артемия

На время я вновь окунаюсь в прошлое… И из марева прошлых воспоминаний меня выдёргивает громкая ругань и причитания. Полог откидывается и в кибитку кубарем влетает мальчишка. Подарок эмира, Чомпот, волчонок. Следом грузным шагом входит уже знакомый мне Отхон, потрясающий зажатым в кулаке кнутом.

— Ещё раз попытаешься улизнуть, я сам завершу начатое волками!..

Я метнулась вперёд, за шиворот поднимая мальчишку и ставя его на ноги подле себя.

— Хороший хозяин знает, когда нужно наказать своего раба. Дурной хозяин — накажет и чужого. Этот раб — подарок мне от эмира Симбира. И не тебе распускать руки на мальчишку. Отныне это только моё право.

Отхон развернулся и уставился на меня невидящим взором, полыхающим негодованием.

— Не лезь под руку, белая шлюха. Или мой кнут станцует и на твоей коже. Ты такая же рабыня и не должна раскрывать и рта без согласия, — Отхон замахнулся, — сейчас я научу тебя вежливости и обходительности.

— Только не забудь, что эмир будет очень недоволен видеть свою добычу испорченной. И ему не понравится, что кто-то тронул её без его ведома.

Рука Отхон-бая застыла над головой с кнутом.

— Поганая ведьма! Уже успела затуманить разум эмиру. Раньше мы поступали с подобными тебе — как должно, никто не отводил под нужды подстилки отдельную кибитку. Все остальные рабыни живут под крышей всего нескольких кибиток. И лишь жёны удостаиваются своей… Но предки не останутся в стороне…

— Мне нужна большая деревянная лохань, — обрываю я его гневную тираду, — нагрейте воду, а Чомпот натаскает её сюда. Ведь именно тебя, Отхон-бай, определили следить за тем, чтобы всё было исполнено как полагается.

Отхон стоит, раздувая ноздри от бешенства. Не знаю, за какие деяния именно его назначили присматривать за новой рабыней эмира, но он этому явно не рад. Он покидает кибитку, отдёргивая полог так яростно, что едва не срывает его напрочь. Я опускаюсь на подушки, стараясь не подавать виду, что мои движения проникнуты желанием прислонить голову и уснуть. Чомпот стоит поодаль, сверля меня взглядом тёмных глаз, сверкающих из-под надбровных дуг.

— И куда же ты хотел улизнуть, волчонок?

Мальчишка насупился, не желая отвечать.

— Тебя уведомили, что отныне ты обязан служить мне?

— Твой век будет недолог, Алтана, — соизволяет буркнуть этот молодой щенок.

— Но твой будет ещё короче, — замечаю я, — я запрещаю тебе обращаться ко мне этим прозвищем.

— Но оно означает…

— Я свободно разговариваю с тобой на твоём же языке. И ты думаешь, что я не знаю его значения? У меня есть моё собственное имя, Артемия. Обращайся ко мне так или зови «госпожа», но не стоит называть меня «золотая». А как тебя зовут? Не прозвище, но имя, которым тебя нарекли при рождении.

— Касым, — после недолгого раздумья сообщает мальчишка.

— Хорошо, Касым. И куда ты собирался улизнуть?

— Никуда. Всего лишь прятался от Отхон-бая.

— И чем же ты его так прогневил, что каждый раз он отвешивает тебе пинков?

— Ничем, кроме того, что я прихожусь ему близким родичем и позорю его род непригодностью.

Наш разговор прерывают — в кибитку закатывают боком деревянную лохань и ставят возле очага, вручая Касыму два ведра. Касым вопросительно смотрит на меня.

— Натаскай мне в лохань горячей воды, Касым.

Мальчишка кивает и отправляется прочь. Возвращается, выплёскивает воду и вновь уходит. Бессчётное количество раз. Его мельтешение перед глазами напоминает роящуюся мошкару и поневоле меня утягивает в сон.

Я просыпаюсь от лёгкого прикосновения к руке.

— Алта… Госпожа, лохань уже полная. Там снаружи — рабыни, их послал эмир.

— Спасибо, Касым. Что им нужно?

Мальчишка пожимает плечами.

— Пусть запустят их.

В кибитку входит три тоненькие узкоглазые девицы, а страж вслед за ними заносит массивный сундук. Из их кратких объяснений становится ясно, что эмир желает видеть на пиру свою рабыню красиво одетой и украшенной. А этих послали затем, чтобы они привели меня в соответствующий вид. Сопротивляться нет никакого смысла. Касым пятится на выход.