Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983

Вы просите у меня конкретных сведений на этот счёт. Вот выдержка из письма Лукача от 17.VI текущего года. Старик пишет: «Я всегда с большой радостью думаю о нашей встрече в 1930 г. Это первый и до сих пор единственный случай в моей долгой жизни, когда я сошёлся с гораздо более молодым исследователем без того, чтобы при этом возникала мысль хотя бы о простой возможности отношения между учителем и учеником. Мы работали тогда совместно над выработкой специфической эстетики марксизма, в противовес «плехановской ортодоксии» в Советском Союзе, «меринговской ортодоксии» в Германии и т. п. Тот факт, что это моё впечатление не было субъективным, показывают наши последующие произведения. Без сомнения, Ваше исследование о развитии молодого Маркса имеет более общее и более принципиальное значение, чем моё изложение так называемой дискуссии о Зиккингене. Поэтому тот, кто говорит здесь об отношении ученика к учителю, говорит чистую глупость, совершенно не соответствующую фактам».

Я ответил на это следующее (16.XI.70): «К сказанному Вами о наших отношениях я мог бы прибавить, что многому научился у Вас. Мне повезло – в течение почти десяти лет я имел такого собеседника, который был для меня лучшей книгой. Ваше громадное знание всей мировой жизни, особенно жизни духа, заменило мне до некоторой степени те источники развития, которых я был лишён. Надеюсь, что и соприкосновение с моим малым опытом не прошло для Вас бесследно. Был ли этот обмен эквивалентным, я не знаю, но самолюбие в этом отношении не играет для меня никакой роли»¹⁷⁸.

Наша дружба в тридцатых годах была очень тесной, и жаль, что разговоры тех лет, в которых были затронуты все возможные темы истории и современности, не были записаны. Об этом часто жалела покойная жена Лукача, милая Гертруд Яноши. Моя жизнь, однако, не исчерпывалась этим соприкосновением, у меня было много других друзей, более молодых или более старых, которые признавали моё влияние и следовали за мной в теоретических вопросах. К ним следует причислить в первую очередь таких умных, талантливых и честных людей, как Елена Усиевич, Игорь Сац, В.Б. Александров¹⁷⁹, В. Гриб, и не только они. Никто среди нас не занимался дурацким вопросом о субординации, мы были просто товарищами, но никто и не сомневался в том, что центральная роль, по крайней мере в создании новых идей, принадлежит Вашему покорному слуге. И мы действительно пересоздали весь образ мысли тогдашнего марксизма, и до сих пор в самых различных областях, например, в трактовке истории литературы вообще или в таких специальных областях, как шекспироведение, действуют ещё, правда, в достаточно эклектическом и часто испорченном виде, идеи, выдвинутые мною в начале тридцатых годов. Как это ни странно, даже мои Зоилы¹⁸⁰ во многом – мои ученики.

Не стану всё это описывать, не могу и не хочу. Скажу только, что и Лукач не сомневался в наших истинных отношениях. Вот его собственные слова, в дарственной надписи, сделанной им на его книге «К истории реализма» (Москва, 1939 г.), он пишет мне следующее: «Прошло уже десять лет со времени нашей первой встречи, которая не совсем случайно совпадает с началом нового периода моей творческой деятельности. По поводу всего, что возникает при этом, у меня есть такое чувство, которое можно выразить словами одного из современников Шекспира: «Я хотел бы, чтобы всё написанное мною было бы прочитано в Вашем свете…» Примите благосклонно и это моё создание, которое возникло не без Вашего участия. Москва. 26.VI.39. Георг Лукач».

Автор этих слов не преувеличил моей роли в его литературном творчестве тридцатых годов. Наша встреча была для него началом нового периода жизни, своего рода возрождением. Свои прошлые теоретические слабости Лукач искренне осуждал, он, собственно, только развивался в сторону ленинизма. И я могу без всякого колебания сказать, что не только увлёк его в сторону занятий эстетикой марксизма, в сторону выработки марксистского гуманизма вообще, но и научил его ленинской теории отражения. Много моих идей воплощено в его трудах, написанных в тридцатые годы и переведённых теперь на все языки мира. Сам Лукач в письме, сопровождающем его двухтомную эстетику¹⁸¹, пишет мне, что он изложил основы этой науки, выработанные нами совместно в тридцатых годах.