Читаем Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983 полностью

Что я могу сказать в своё оправдание? Только то, что моё сердце тоже подверглось всяким операциям, правда, в фигуральном смысле. Главное дело – был у меня спешный, безысходный труд, который я с мучением завершил. Усталость страшная, сна нет, нервы никуда. Вдобавок большой веры в практическое значение моей мазни не имею, нет этой веры в себя. Работаю по инерции.

Весь этот поток «жалких слов» имеет, конечно, целью доказать, что я не мог Вам ответить раньше. Не было у меня и внутренней ясности по поводу статьи, которую Вы хотите переводить. И вот результат, к которому я пришёл теперь, когда имею больше времени думать. По-моему, в нынешней ситуации было бы правильнее напечатать статью в том виде, в каком она была опубликована у нас в журнале «Коммунист». Конечно, жалко те части, которые вошли в книгу, изданную у нас в издательстве «Прогресс» на немецком и английском языках. Но думаю, что для настоящего момента, судя по содержанию тех вопросов, которые затронуты в распространённом варианте статьи, лучше остановиться на тексте «Коммуниста»167.

Мы с Л.Я. горячо желаем Вам здоровья и будем думать о Вас.

Ваш Мих. Лифшиц

<p>2 декабря 1970 г</p>

Дорогой Владимир!

Мне как-то совестно, что в таком физическом состоянии, да ещё перед операцией, Вы должны заниматься моими делами. Но, раз Вы требуете, – вот что я могу сообщить.

По первому вопросу. Подбор статей для сборника «Вопросы искусства и философии» неплохой, но… Мне жаль, что исключена моя статья «Литературное наследство Гегеля», в которой до Лукача и, кажется, не хуже, чем у него, хотя и кратко, изображён молодой Гегель. Я ценю эту мою раннюю работу. С литературной стороны она у меня теперь отредактирована, как и статья «Эстетика Гегеля»168, и, если нужно, тексты я могу быстро прислать. Мне жаль также, что в сборник не вошли две мои статьи тридцатых годов, имеющие принципиальное значение. Это – «Джамбаттиста Вико»169 и «Чернышевский»170. Что касается статьи о Винкельмане171, то я её ещё не редактировал, и потому прошу Вас по собственному соображению удалить все чрезмерные резкости, особенно по отношению к таким фигурам, как Буркгардт172, и вообще немного сбавить тон, столь характерный для условностей тридцатых годов и обязательный в печати тех лет. «Художественный метод Бальзака»173 перевести можно (хотя у меня есть другая статья на тему о Бальзаке, напечатанная в своё время в «Литературной газете»174, статья более общего характера). Что касается «Художественного метода», то история такова. Гриб умер в 1940 г., не успев закончить главу, заказанную ему для «Истории французской литературы» Академии наук. По просьбе В.М. Жирмунского я отредактировал биографическую часть, написанную Грибом, и дополнил статью изложением художественного метода Бальзака. Чтобы увековечить память Гриба, статья была напечатана в журнале «Литературный критик» с примечанием, что она обработана и дополнена мною. Оригинал статьи сохранился в моём архиве. В «Истории французской литературы» она напечатана не была, что уже, вероятно, не зависело от Жирмунского, который прислал мне в своё время лестный отзыв.

По второму вопросу, я предпочёл бы, чтобы мои отношения с Лукачем рассматривались уже после нашей смерти, но почему-то они не дают покоя нашим противникам, или как там их прикажете называть. Мне до смерти надоело читать, что я «ученик Лукача». Дело это носит сикофантский175 характер, но, с другой стороны, просто хотят досадить и уязвить. Судя по тому вниманию, которое без всякого повода уделяется моей малости во всяких исторических и не исторических статьях, я мог бы в самом деле возомнить о себе бог весть что. Обычно я молчу – с полным презрением, но уже дважды всё же пришлось ответить (в статье «Либерализм и демократия», Вопросы философии № I, кажется, за 1968 г., и в дискуссии о мнимой статье Маркса, Вопросы литературы, № 6, 1969 г.176). Я привык к тому, что мне противопоставляют моих учеников и подражателей, не умру и от того, что меня самого будут изображать учеником Лукача, но предпочитаю всё же «мёртвое замалчивание», как говорят немцы. Это гораздо приятнее.

После всего сказанного я не удивился Вашему сообщению о том, что некоторые Ваши соотечественники считают меня учеником Лукача. Мне уже приходилось читать что-то на эту тему в зарубежной литературе. Не стану, конечно, заниматься опровержениями, чтобы не попасть в положение труса, слишком заботящегося о своей репутации, тем более что сейчас не те времена, когда такие наветы были бы для меня опасны. Переживу! Я был бы также в смешном положении, если бы стал особенно настаивать на своей оригинальности – дуракам и сикофантам ничего не объяснишь, а умные люди со временем сами разберутся. Если же не разберутся – тоже не так страшно! «Сочтёмся славою», как говорит поэт. «Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм»177.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука