Первая печать

Принц, высокомерно изогнув бровь, коротко сообщает: его отец – король одного из государств Прибрежного края, и нет, он не скажет, какого именно; это секрет. Его выкрали из дворца враги государя, и пока что он не может вернуться домой, потому что из-за сложных интриг это способно повлечь за собой великое кровопролитие. Но однажды… о да, однажды… Тут Принц хмурится, умолкает и взмахом руки велит выступать следующему.

Молчун качает головой и сжимает губы так плотно, что рот как будто исчезает. На узком худом лице под шевелюрой мышиного цвета отражается смесь эмоций, в которой преобладает страх, но невозможно понять, чего именно он боится. Грешника? Типперена? Воспоминаний? Того, что сейчас ему наконец-то придется заговорить?

– Он молчит, – сообщает Северо неожиданно для самого себя. Наверное, это должен был объяснить сам Типперен, однако опекун по-прежнему стоит на коленях возле кресла, прижимая к груди изувеченную руку, и не собирается начинать. – Мы потому и зовем его Молчуном. Даже имени настоящего не знаем, и… в общем, ничего другого тоже не знаем.

– А ты? – спрашивает грешник, переведя на него взгляд золотых глаз. Северо это чувствует – кожу начинает покалывать, как будто зимний ветер бросает в лицо ворох острейших льдинок.

– Я…

Ну да, разумеется – Ванда без сознания, Иголка безумна и неведомо где, а единственный взрослый не станет говорить о себе, пока не исповедались все дети. Значит, и впрямь остался только сам Северо, беглый илинит, предавший древние обеты и навлекший несчастье на себя и своих новых друзей.

– Я родом из земли под названием Хинн. Городок, где я появился на свет, находится у самых Версийских гор, но я там прожил мало и почти ничего не помню, даже название забыл. Родители… они… переселились в обитель посреди леса и забрали меня с собой.

– Что это была за обитель? – спокойно спрашивает грешник.

– Илинитская, – признается Северо. И, хотя для всех остальных это никакой не секрет, ему почему-то становится очень стыдно. Он опускает глаза и начинает с мучительной сосредоточенностью разглядывать потертые мыски ботинок, которые достались ему, босому и облаченному в наряд без швов, от… какого-то воспитанника Типперена, давно уже не живущего на острове.

Как же его звали?

– Илинитская? Удивительно. Но ты же умеешь читать и писать, – говорит Теймар Парцелл, и теперь, когда Северо на него не смотрит, голос грешника звучит совсем не так холодно и жестоко; в нем отчетливо слышится любопытство и даже некий намек на… сочувствие?

– Я сам научился, – мямлит Северо, опускает голову и беззвучно молит Пророка Илина – потому что не знает, к кому еще обращаться, – чтобы грешник не спросил, как это случилось и чем все закончилось.

Наступает тишина – гнетущая, тяжелая. Северо почти чувствует ее вес на плечах, на затылке; он не сможет выпрямить шею, даже если захочет, и его такой расклад даже радует. Но все-таки молчать тяжело, потому что он ждет рассказа Типперена, а тот все не начинается, и… как быть с Вандой? С Иголкой? Неужели ему надо рассказать и про них тоже, раз он последний из воспитанников, кому выпало говорить с золотоглазым гостем?

«О Пророк…»

– Ладно, – внезапно говорит грешник. Раздается скрежет ножек стула по каменному полу – гость встает. – Все с вами ясно. Мне бы весьма хотелось просто улететь и предоставить вам пройти свой путь до конца, как уготовано судьбой или какими-то неведомыми богами. Но тогда меня замучает… Хм… можете считать это голосом совести.

«Спасибо, я теперь и сам буду себя им считать».

– У меня есть план, – продолжает грешник. – Чтобы воплотить его в жизнь, понадобится ваша помощь. На самом деле всем участвовать не обязательно, однако чем быстрее мы справимся с подготовительным этапом, тем быстрее перейдем к главному.

Северо осторожно поднимает голову и видит, как мальчики переглядываются. В их глазах опять робко вспыхивает надежда. Лица Типперена он не видит – тот повернулся спиной к старым часам, – но немыслимо, чтобы их опекун испытывал какое-то другое чувство.

– Слушайте меня внимательно…

И Северо слушает, одновременно пытаясь запихнуть в дальний чулан разума вопрос, который внезапно заметался в голове, как ненароком залетевшая в окно птица.

Нет, он не спрашивает себя, почему грешник не стал выяснять прошлое Ванды или самого Типперена. Причина действительно непонятна, и все-таки нечто вроде интуиции подсказывает, что с этим можно разобраться чуть позже.

Северо тревожит другое.

Каким образом Теймар Парцелл понял, что он умеет читать?..

* * *

– Эй, очнись!

Отвратительный резкий запах – от слабой примеси лаванды и тимьяна его невыносимая суть лишь ощущается острее – бьет в нос, и тотчас же на глаза наворачиваются слезы. Ванда моргает, пытается отпрянуть, но что-то мешает. Пальцы рефлекторно сжимаются на мягком; потертый бархат обивки, прожженная дыра на правом подлокотнике. Кресло Типперена. Гостиная и гость.

Чай.