Перунъ

— Рѣшеніе вопроса, можетъ быть, въ томъ, чтобы помирить боговъ… — еще задумчивѣе сказалъ онъ: въ послѣднее время онъ много думалъ на эту тему. — Для этого нужно возвратить ихъ къ ихъ первоначальному состоянію, чистому и простому. Если вы отъ современной церкви съ ея золотыми митрами, которая охраняется отъ вратъ адовыхъ отрядами стражниковъ, подниметесь къ ея источникамъ, къ Христу, простому и ясному, то вы увидите, что онъ совсѣмъ не врагъ ни свѣтлому и теплому Дажьбогу нашему, ни благодатному Перуну, ни прекрасной Мокоши, но, наоборотъ, онъ, воспѣвшій лиліи полей и птицъ небесныхъ, такой же богъ любви, богъ жизни, богъ вѣчный, какъ и они. И если вы знаете, что въ началѣ капиталъ это горсть орѣховъ, спрятанныхъ бѣлкой въ дуплѣ, закромъ крестьянина, изъ котораго онъ будетъ кормить свою семью и нищаго-прохожаго, прекрасный лѣсъ, и звѣрь, и птица, которыхъ вашъ братъ свято блюдетъ для грядущихъ поколѣній, вы увидите, что и капиталъ это жизнь, тепло, радость. И если отъ липкой, вонючей гильотины и шарлатана, перевязавшаго себя краснымъ шарфомъ, вы пойдете къ источнику, вы найдете благородную, теплую мысль, въ которой сіяетъ и свѣтлый Сварогъ, и живетъ Христосъ, и дума мужика о нищемъ, — тепло, жизнь, свѣтъ, любовь… Рѣшеніе вопроса, какъ вы говорите, въ простотѣ, въ ясности, въ первоисточникѣ, ибо въ основѣ всѣхъ боговъ человѣческихъ покоится — Богъ, Единый, всюдусущій и присносущій…

Опять опустился хорошенькій носикъ. Сколько въ его душѣ тепла! И почему онъ такъ печаленъ? Милый, милый… О чаѣ было совсѣмъ забыто… Нога нагло качалась и нагло было козлиное лицо… Что-то сжало сердце Андрея и ему захотѣлось уйти. Да, уйти совсѣмъ… Но только бы узнать: отчего въ ней столько враждебности къ нему?

— Какой-то странный… мистицизмъ… — усмѣхнулся Константинъ Юрьевичъ. — Это совсѣмъ не по моей части… И вообще, я боюсь, что подобная проповѣдь не найдетъ отклика въ современномъ обществѣ…

— Я ничего и не проповѣдую… — сказалъ Андрей тоскливо и снова обратился къ Лизѣ: — И знаете, что здѣсь у васъ, въ Москвѣ, особенно рѣжетъ глазъ деревенскому жителю?

— Ну-съ? — сощурилась Лиза, желавшая показать, что растрогать ее совсѣмъ ужъ не такъ то легко. — Это интересно…

— Блестящіе магазины, милліоны книгъ, рефераты, разговоры, театры, роскошь, а тамъ… Вотъ что случилось у насъ въ Вошеловѣ этимъ лѣтомъ, когда васъ на стражѣ не было. Замѣтили мужики, что у нихъ кто-то производить зажины…

— Зажины? Это что такое?

— У крестьянъ существуетъ повѣрье, что если на зорькѣ, въ одной рубашкѣ, безъ креста, нажать нѣсколько колосьевъ на чужой полосѣ и колосья эти повѣсить у себя надъ сусѣкомъ, то съ нихъ какъ бы невидимо потечетъ въ сусѣкъ зерно того, съ чьей полосы они сжаты. А у того, у хозяина, зерна будетъ соотвѣтственно убывать. Это очень распространенное у насъ повѣрье. И вотъ замѣтили вошеловцы, что у нихъ кто-то зажинаетъ. Два парня вызвались итти покараулить съ ружьемъ. Пошли… И дѣйствительно, на зорькѣ, видятъ, бѣжитъ полями какая-то баба въ одной рубашкѣ и все зажинаетъ, все зажинаетъ… Парни подпустили ее поближе и — выстрѣлили. Та закричала и упала на дорогу. Бросились они къ ней и Гараська, тотъ, что стрѣлялъ, видитъ вдругъ, что это — его мать! И привезли ее къ намъ на усадьбу: вся въ крови, грудь разворочена волчьей картечью, уже умираетъ… И она мучилась, безъ конца, а парней урядникъ увезъ въ острогъ…

— Какая дикость! — презрительно вздернулъ плечами Константинъ Юрьевичъ. — Какое невѣжество!

— Да. Но кто въ этомъ виноватъ? — сказалъ тихо Андрей.

— Во всякомъ случаѣ не я! — нагло захохоталъ Константинъ Юрьевичъ.

— И что же старуха? — тихо спросила Лиза.

— Такъ у насъ на дворѣ и умерла, — до больницы, вѣдь, больше двадцати верстъ… — сказалъ Андрей. — Мой отецъ не разъ предлагалъ отвести подъ больницу нашъ большой флигель, давалъ освѣщеніе и отопленіе, но на содержаніе персонала у него средствъ не хватаетъ… Просили-было князей Судогодскихъ… — онъ только рукой махнулъ. — И народъ видитъ это пренебреженіе къ нему и озлобляется. Давно ли отшумѣлъ 905? И теперь успокоилось, вѣдь, только снаружи, а внутри охъ, какъ бродитъ…

— Вотъ это какъ разъ то, что говорю и я… — замѣтилъ самодовольно Константинъ Юрьевичъ, особенно нагло раскачивая ногой. — Только вы, какъ я вижу, склонны опасаться, что ли, этого, а мы привѣтствуемъ этотъ новый и, надѣюсь, окончательный взрывъ…

Андрею стало совсѣмъ тоскливо и онъ всталъ.

— Ну, мнѣ пора итти… — сказалъ онъ. — Можетъ быть, забѣгу къ вамъ еще какъ-нибудь потомъ… Вы на Пасхѣ пріѣдете къ намъ?

— Да, какъ всегда…

— Ну, такъ пока до свиданія…

— До свиданія… Да, кстати… — вспомнила она уже въ передней и хорошенькіе глазки ея впились въ его лицо. — А вы знаете… Ксенія Федоровна весьма преуспѣваетъ…

Она смутно чувствовала, что эта женщина сыграла въ ея жизни тяжелую роль, и хотѣла свои подозрѣнія провѣрить.

— Да? — сдержанно спросилъ Андрей. — Гдѣ же вы ее видѣли?

— Въ кино… Вы слыхали объ Элла Стрэй? Это — она…

— Да что вы говорите?!

— Фактъ… Сходите въ кино или купите портретъ Эллы…