Перунъ

То шумѣлъ многолюдный авангардъ богатѣйшей русско-американской компаніи: сотни, а потомъ и тысячи людей расчищали лѣсъ, вели канавы для спуска стоячихъ водъ, дѣлали вычисленія для постройки большой плотины при истокѣ Ужвы изъ озера, рубили огромные сараи, вели лѣсами и телефонъ, и телеграфъ въ городъ, а на полустанокъ ближній — свою желѣзно-дорожную вѣтку, носились на взмыленныхъ тройкахъ, слали длиннѣйшія, но совершенно непонятныя телеграммы, пили, не считая, шампанское, исписывали безконечное количество бумаги столбиками большихъ цифръ. Кузьма Ивановичъ, лавочникъ изъ Фролихи, дѣлалъ тысячныя дѣла, а Алексѣй Петровичъ, какъ завоеватель какой, властно командовалъ этой трудовой арміей и весь сѣрый лѣсной край мужицкій былъ охваченъ лихорадкой небывало обильныхъ заработковъ…

Но наступила Страстная недѣля и все въ лѣсахъ замолкло — только плакали унывно надъ печальными людьми голоса колоколовъ да изъ всѣхъ силъ гомонила надъ разгулявшейся Окшей всякая птица. И вотъ, точно глядя на всю эту радость молодой земли, не выдержали люди и, вдругъ заразившись пьянымъ весельемъ весеннимъ, въ глухую полночь, засіяли торжественными веселыми огнями ихъ сумрачные храмы и всѣ они, праздничные, радостные, съ трепетными огнями въ рукахъ, возликовали въ темнотѣ: «Христосъ воскресе изъ мертвыхъ, смертію смерть поправъ и сущимъ во гробѣхъ животъ даровавъ!» И когда услышалъ эти странныя, удивительныя слова, стоявшій въ переполненномъ храмѣ прифрантившійся и помолодѣвшій, Левъ Аполлоновичъ, на его глазахъ — они у него становились все добрѣе, все мягче, все точно виноватѣе… — онъ повторилъ ихъ проникновенно въ душѣ, и изумился, и обрадовался тому, какъ это вѣрно: да, да, Христосъ воскресъ и далъ бывшимъ во гробѣ эгоизма жизнь свѣтлую… Стоявшій рядомъ съ нимъ Андрей тоже былъ растроганъ и взволнованъ: подъ звуки пасхальныхъ колоколовъ его поэма «Колокола» окончательно разсыпалась. Какъ гнѣвный Богъ, опустошивъ землю, онъ хотѣлъ создать на ней какую-то новую, болѣе прекрасную жизнь, но у него ничего не вышло, а вотъ эти старые колокола радостно и торжественно привѣтствовали возрожденіе жизни старой, вѣковѣчной и подъ звуки ихъ милліоны людей сплетались въ группы то радостныя, то скорбныя, то прекрасныя, то безобразныя, и всѣ, всѣ — искали счастья… И всплыло въ памяти хорошенькое, задорное личико и было на душѣ и сладко, и горько въ одно и то же время…

И не только люди, слушая перекатный звонъ пасхальный, умилялись и радовались, — во всѣхъ звонкихъ чашахъ лѣсныхъ радостнымъ эхо отзывались ему лѣсные духи всякіе: и имъ было радостно узнать, что воскресла жизнь…

На второй день праздника на Ужвинскую Стражу на парѣ потныхъ, дымящихся лошадокъ съ высоко подвязанными хвостами, едва-едва добралась съ полустанка измокшая, усталая отъ тяжелой дороги, но радостно-оживленная Лиза. Носикъ ея былъ задорно поднятъ вверхъ, но сердчишко что-то замирало. И всю дорогу грозила она своему языку: «Ну, смотри… Если и на этотъ разъ ты подведешь меня, я не знаю, что я съ тобой и сдѣлаю…» Она одарила игрушками Ваню, одѣлила подарками и Марью Семеновну, и лѣсниковъ, и бабъ ихъ, всѣхъ. Но всѣхъ счастливѣе оказался все же Петро: кромѣ отрѣза на штаны и на рубаху, она подарила ему полный прейскурантъ Мюра и Мерилизъ, чуть не въ полпуда вѣсомъ, а кромѣ того еще и толстенный прейскурантъ какой-то германской фирмы на оптическіе и хирургическіе инструменты…

И не успѣла она какъ слѣдуетъ привести себя съ дороги въ порядокъ и напиться съ братомъ чаю — онъ былъ съ ней особенно нѣженъ, потому что очень счастливъ: отстоявъ съ Ниной Свѣтлую Заутреню въ городѣ, съ нею первой онъ и похристосовался… — и наѣсться чуть не до потери сознанія удивительной пасхи, кулича, окорока, крашенокъ, которыми Марья Семеновна гордо заставила весь большой столъ, какъ вдругъ за окномъ послышался колокольчикъ. Братъ съ сестрой посмотрѣли съ удивленіемъ одинъ на другого, но тутъ же Сергѣй Ивановичъ выглянулъ въ окно, радостно ахнулъ и бросился на крыльцо.

У крыльца уже стояла ямская пара и, весь забрызганный грязью, Юрій Аркадьевичъ, высаживаясь, говорилъ своимъ ласковымъ говоркомъ на о:

— Что? Не ожидали? Не прогоните?

И, обернувшись назадъ, протянулъ руку:

— Нина Георгіевна, вашу ручку!

Но двѣ молодыхъ, сильныхъ руки уже опередили его и счастливая, зарумянившаяся Нина точно перелетѣла на сухое крыльцо. Воробей Васька любопытно вертѣлся на ближайшихъ наличникахъ и отчаянно заявлялъ, что вотъ и онъ живъ, живъ, живъ…

— Ну, вотъ и доѣхали, слава Богу… — отдуваясь, говорилъ Юрій Аркадьевичъ и тихонько добавилъ Сергѣю Ивановичу: — Разъ на Красной Горкѣ свадьба, то мы ужъ рѣшили не очень церемониться, а?

— Золотой вы человѣкъ, дѣдушка! — тихонько и тепло сказалъ Сергѣй Ивановичъ. — Ну, идемте, идемте…

— Постой, погоди, что ты? — проговорилъ старикъ, какъ-то незамѣтно перешедшій съ нимъ на ты. — Надо и порядокъ знать… Христосъ воскресъ, Гаврила, Петро… Съ праздникомъ васъ… А-а, и Дуняша!.. — онъ оглядѣлъ ея большой животъ и покачалъ головой: — Ну, и поторопилась ты, дѣвка!