Перунъ

— Ну, ты мнѣ не дѣлаешь, милый мой, чести, какъ твоему учителю исторіи!.. — засмѣялся онъ смущенно. — Надо все же различать между календами и календарями…

Сынъ разомъ смекнулъ, что онъ сѣлъ въ калошу — на это у него былъ прямо удивительный нюхъ, — и, снисходительно раскачивая ногой, онъ сказалъ:

— Но, папахенъ, надо же понимать… иронію… Ха-ха-ха… Ты не долженъ ставить себя съ твоей ученостью въ смѣшное положеніе…

— Ну, развѣ для ироніи… Тогда, конечно…

Но старикъ все же никакъ не могъ смотрѣть ему въ лицо.

Въ передней снова зашумѣли и старикъ самъ отворилъ дверь.

— А-а, милый мой Андрей Ипполитовичъ!.. Милости просимъ!

Вслѣдъ за Андреемъ въ комнату вошелъ маленькій, худенькій старичекъ.

— Позвольте представить вамъ Юрій Аркадьевичъ, своего учителя и друга и вашего давняго корреспондента, профессора Максима Максимовича Сорокопутова…

— Максимъ Максимычъ… Родной мой… Голубчикъ! — едва выговорилъ старикъ. — Да, ей Богу, это такая радость… такая честь… Ну, прямо и высказать не могу…

Константинъ Юрьевичъ всталъ, но всей своей фигурой показывалъ, что ему даже и знаменитый профессоръ нипочемъ. Павелъ Григорьевичъ смотрѣлъ на маленькаго старичка съ сожалѣніемъ, думая, что напрасно тотъ свою жизнь, божественный даръ, потратилъ на всякіе пустяки.

— Садитесь, родной мой… Отдыхайте… А это сынъ мой… а это Павелъ Григорьевичъ, извѣстный послѣдователь нашего великаго Толстого… Костя, поди распорядись на счетъ самоварчика… И закусочку чтобы собрали… Да поживѣе…

XV. — ЗАПРЕТНОЕ

Павелъ Григорьевичъ ушелъ, чтобы не поддаться искушенію вовлечься въ праздные разговоры, а кромѣ того онъ зналъ, что сейчасъ непремѣнно будутъ «закусывать», а въ немъ древлянскій человѣкъ сидѣлъ крѣпко и всѣ эти закуски заставляли его очень мучиться: и хочется, и грѣхъ. Но Константинъ Юрьевичъ остался и это чрезвычайно стѣсняло старика: и наглый блескъ его пенснэ мѣшалъ, и независимое раскачиваніе ногой, и его словечки самоувѣренныя, а, пожалуй, и возможность новыхъ «греческихъ календарей»: какъ учитель исторіи, старичекъ былъ самолюбивъ. Но къ счастью, за сыномъ зашелъ скоро кто-то изъ его пріятелей и они, шумно посмѣявшись въ передней, ушли. Сразу стало легче…

— Ужъ не знаю, съ чего начинать угощать васъ, дорогой мой Максимъ Максимовичъ… — проговорилъ старикъ. — Древлянскія достопримѣчательности наши въ городѣ покажу я вамъ завтра, — такъ съ утра полегоньку и начнемъ, — а сегодня отдыхайте ужъ у меня… И пока вотъ посмотрите тѣ сокровища мои, которыя удалось мнѣ собрать за мою жизнь. И надо бы все это въ музей нашъ отдать, знаю, и совѣсть коритъ, а нѣтъ, все никакъ разстаться не могу! Но въ завѣщаніи первымъ пунктомъ поставилъ: всю мою историческую коллекцію — музею…

И онъ водилъ маленькаго старичка по комнатѣ, все любовно ему объяснялъ, все показывалъ и его удивляло немного, какъ слабо отзывается на все это знаменитый ученый, какъ, видимо, слабо цѣнитъ онъ все это, и это огорчало Юрія Аркадьевича. И не только его: и Андрей съ удивленіемъ посматривалъ на точно растеряннаго друга своего. А тотъ, дѣйствительно, былъ растерянъ: русская народная сказка, которую разсказывалъ ему на соломкѣ Васютка, саднила въ его душѣ злой занозой.

И, наконецъ, маленькій старичекъ взялъ Юрія Аркадьевича за локоть и проговорилъ ласково:

— Все это чрезвычайно интересно, глубокочтимый Юрій Аркадьевичъ, и мы займемся потомъ всѣмъ этимъ хорошенько, но… но мнѣ хочется использовать случай и побесѣдовать съ вами, какъ со старожиломъ, о…… современности… Ваше мнѣніе будетъ мнѣ чрезвычайно драгоцѣнно…

И, разсѣянно прихлебывая чай и что-то закусывая — на кругломъ столѣ, тутъ же, въ кабинетѣ, было собрано обильное и вкусное провинціальное угощеніе, — профессоръ разсказалъ своимъ слушателямъ объ инцидентѣ на соломкѣ.

— Что это такое? Откуда это? Давно ли? — говорилъ старичекъ своимъ слабымъ, похожимъ на вѣтеръ, голосомъ. — Какъ могли мы просмотрѣть такое важное и такое ужасное явленіе? Это положительно… непростительно!