Перунъ

И неожиданно для всѣхъ — да и для себя, пожалуй, — онъ женился на Ксеніи Федоровнѣ. Онъ старался не думать, не анализировать своего чувства къ ней, которое заставило его рѣшиться на этотъ рискованный и немножко въ его возрастѣ смѣшной шагъ: была тутъ и тоска одиночества, и жалость къ этой красивой, одинокой дѣвушкѣ, которая неизбѣжно опустилась бы и заглохла въ страшной нуждѣ и тяжелой атмосферѣ народной школы, задыхавшейся подъ тупымъ и ревнивымъ надзоромъ батюшекъ, становыхъ и другихъ блюстителей блага народнаго. Было въ этомъ чувствѣ — и въ этомъ было совѣстно признаться самому себѣ, — и простое, послѣднее влеченіе къ женщинѣ, къ этому прекрасному, стройному тѣлу, которое такъ обидно было видѣть въ затрапезномъ ситцевомъ платьишкѣ… И даже глухая молва о назойливомъ и, какъ говорили сплетники, успѣшномъ ухаживаніи молодого князя Судогодскаго не остановили его…

— Какъ и думала: сидитъ въ старой бесѣдкѣ и мечтаетъ… — со своимъ обычнымъ смѣшкомъ проговорила Ксенія Федоровна, сѣла за самоваръ и спокойными, увѣренными движеніями стала наливать чай. — Вотъ сливки… Хотите клубники?

И всѣ тяжело чувствовали, что говорить не о чемъ, что все, что они скажутъ, будетъ притворствомъ, ложью, нужной только для того, чтобы скрыть то важное, что наростало между ними неудержимо.

— Что новаго въ газетахъ? — спросилъ Андрей только для того, чтобы не молчать.

— Ничего особеннаго… — отвѣчалъ спокойно Левъ Аполлоновичъ. — Все та же сѣрая, безвкусная прѣснятина…

— Я увѣрена, что нашъ отшельникъ мечталъ въ бесѣдкѣ о покинутой имъ въ Москвѣ дамѣ сердца… — сказала Ксенія Федоровна насмѣшливо. — Что? Угадала?

И она бросила на него боковой взглядъ. Она всегда задирала такъ его и старику это не нравилось: точно она на немъ свою силу пробовала…

— Вы ошибаетесь… — отвѣчалъ Андрей черезъ силу. — Никакой дамы сердца у меня нѣтъ…

И онъ густо покраснѣлъ.

— А можно узнать, о чемъ вы думаете въ вашемъ уединеніи?

— На этотъ разъ я думалъ о… — замялся Андрей. — Я получилъ вчера письмо отъ профессора Сорокопутова: онъ зоветъ меня въ Олонецкій край на изслѣдованіе…

— Вотъ не понимаю этой вашей страсти ко всей этой старой ветоши! — воскликнула она. — Пѣсенки какія-то, пословицы, косноязычныя сказанія, кому все это нужно, скажите, пожалуйста? Жило, было, умерло — ну, и конецъ. Я еще понимала бы, если бы цѣлью всѣхъ этихъ заботъ вашихъ было, напримѣръ, полученіе званія профессора московскаго университета, чина тайнаго совѣтника и пр., но именно этого-то и нѣтъ у васъ… А такъ, впустую, изъ любви къ искусству… не понимаю!

— Прошлое надо знать для пониманія настоящаго… — неохотно сказалъ Андрей. — Вотъ рядомъ съ «Угоромъ» двѣ деревни: Вошелово и Мещера. Ничѣмъ особеннымъ одна отъ другой онѣ не отличаются, — тѣ же постройки, тѣ же нравы, тотъ же типъ населенія, — а между ними слышна постоянная, давняя вражда, отчужденность. Воюютъ между собой даже ребятишки и, чуть что, вошеловскіе начинаютъ дразнить мещерскихъ:

Мещера,
Нехрещена,
Солодихой
Причащена…

— Ну? — усмѣхнулась Ксенія Федоровна.

— Что же значитъ эта странная враждебность между двумя русскими деревнями? Что значитъ эта непонятная пѣсенка? И то, и другое напоминаетъ намъ о той борьбѣ, которая шла тутъ тысячу лѣтъ тому назадъ между христіанскими колонизаторами изъ Кіева и мѣстной языческой чудью бѣлоглазой: вѣдь Мещера это названіе одного изъ финскихъ племенъ, жившихъ «по Оцѣ-рѣкѣ». Ни единъ человѣкъ здѣсь во всей округѣ не помнитъ здѣсь ни о племени мешера, ни о старой борьбѣ, все это умерло, а старая вражда осталась…

— Да мнѣ-то что до этого?! И вообще, что изъ этого слѣдуетъ?

— По моему, очень многое… Для меня это прежде всего показываетъ, какія древнія силы живутъ въ человѣкѣ и управляютъ имъ…

Левъ Аполлоновичъ съ симпатіей посмотрѣлъ на Андрея: этотъ умѣлъ думать и понимать.

— И это мнѣ безразлично. Вотъ если тайный совѣтникъ…

Она всегда высмѣивала такъ все «идеальное». Ей точно нравилось бросать въ жизнь грязью, какъ нравится иногда дѣтямъ, такъ, низачѣмъ, сорвать и изуродовать цвѣтокъ или оборвать нарядныя крылья мотыльку. Рука Андрея, катавшаго нервно хлѣбный шарикъ, дрожала и въ сердцѣ поднималось недоброе чувство къ этой женщинѣ, которая вторглась въ милый «Угоръ» и внесла въ тихую, задумчивую атмосферу старой усадьбы, въ которой раньше такъ хорошо жилось и думалось, столько тяжелаго стѣсненія.

— Ну, вы справляйтесь теперь съ чаемъ одни… — проговорила она, вставая. — А мнѣ надо итти распорядиться о покупкахъ въ городѣ. А завтра мы поѣдемъ къ Спасу-на Крови — тамъ такъ хорошо всегда на Троицу. Наташа, подайте же клубники…