Перст судьбы

– Рад видеть тебя, Витали! – подошел к нашему столу человек в белом, сомнительной чистоты фартуке, с серебряным подносом в огромных, поросших рыжим волосом руках.

Витали, значит, лурса зовут Витали. Я где-то слышала это имя. Точно, слышала. Или видела его написанным крупными буквами с виньетками снизу и сверху, на титульном листе книги. Но какой книги? И когда?

– Две кружки глинтвейна, – сказал Витали.

Человек в белом фартуке тут же исчез.

– А ты в-вернешь мне свиток, Витали? – Я по-прежнему дрожала.

– Ни за что, – отвечал мой спутник со смехом.

– Почему?

– Он мне нужнее. Я обожаю труды Андреа Бемана. Но ты же знаешь, в городе их не достать.

– Нет, я не знаю. Я честно не знаю, что можно достать в городе, а что нельзя. Я живу в замке.

– Живу в замке! – передразнил Витали. – Разве там можно жить? Говорят, ночью каждый коридор может стать смертельной ловушкой. Сделаешь шаг – и провалишься в колодец. Или тебе на голову упадет каменный молот и расплющит в лепешку. Так ведь?

– Ну да, так. Но не совсем. Если коридор застлан красной ковровой дорожкой, по нему можно днем и ночью ходить без опаски. У нас все коридоры первого этажа застланы дорожками – до самой решетки, – объявила я почти с гордостью.

– Значит, вы ходите по красной ковровой дорожке в туалет?! – засмеялся Витали.

– Не только в туалет. И в ванную. В столовую. И еще в библиотеку из внутренних покоев можно пройти. – Я немного обиделась.

– А вам известно, милая Ада, что лестницу на эшафот, да и сам помост тоже застилают красными коврами? – Лурс вновь рассмеялся. – Вас не тяготит подобное сходство?

– Вы во всем видите только мерзость!

– Отнюдь. Просто я смотрю на вещи трезво. К примеру, мост через нашу реку. Горожане его называют мост Сорока Поцелуев, а между тем именно на этом каменном мосту находятся лавки кожевенников, и вонища там стоит ужасная – потому что шкуры в ближайших мастерских вымачивают по восемь месяцев, а главное дубильное средство – конская моча. Так что вряд ли вам бы пришло в голову целоваться на этом мосту с кем бы то ни было, тем более – сорок раз. Или наша река, которую жители города именуют «царственной». От нее разит, как от помойки, а вода настолько грязная, что я бы никому не советовал там купаться – просто потому, что красильщики выливают отходы из своих чанов в реку. Так что неизвестно, какого цвета будет у купальщика кожа, когда он покинет воды «царственной» речки.

– Просто мы очень любим наш город и нашу реку, – ответила я.

– Видимо, лурсы понимают слово «любовь» несколько иначе, чем люди. В нашем языке слово «любить» означает также «оберегать». Еще – «одаривать», «оказывать благодеяния». А у вас?

– Разве вы не знаете язык людей? – Мне показалось, что он говорит на нашем наречии без всякого акцента.

– Разве вы не можете назвать глагол, который в вашем языке является заменой слову «любить»?

Я смутилась: ясно, что он знает ответ, просто хочет, чтобы я произнесла его вслух. Как будто это признание должно было подтвердить не только мою вину, но и некий тайный грех всех людей на свете.

– «Любить» также означает «обладать».

– Чудесно! – воскликнул лурс и даже захлопал в ладоши. – «Обладать» – это значит «иметь», в прямом и пошлом смысле слова. Какой короткий путь – от любви к пошлости. Всего две ступеньки.

– Мне известен язык лурсов, Густав обучил меня вашей грамоте. И я прочитала немало ваших свитков. Так вот, что-то не похоже, чтобы вы говорили только возвышенным слогом.

– О нет, вы не поняли меня, милая Ада. Глупее глупого в чем-то обвинять язык или пытаться возвысить одно наречие над другим. Я просто предлагаю вам в дар наше слово. Почему бы вам не заимствовать из нашего языка наше «любить» – «оберегать» – «одаривать», как вы забрали у нас простенькое словцо «ловушка».

– У «ловушки» тоже есть иные значения? – спросила я шепотом.

– И немало. С одной стороны – это яма, с другой – петля. Ловушка означает «ложь». И не только. Это слово много чего означает. Можете выбирать на любой вкус.

Вернулся человек в белом фартуке и поставил перед нами две кружки с глинтвейном. Я сделала глоток и блаженно прикрыла глаза. Я не хочу назад в замок. Я наберусь смелости и останусь в этой таверне. Интересно, можно поступить сюда посудомойкой? Или кухаркой. Может быть, Витали знает, как устроиться в городе, чтобы никто-никто меня не нашел? Я бы могла переписывать книги. У меня хороший почерк.

Теперь посреди залы двое в карнавальных балахонах – белом и красном – лихо отплясывали под фальшивое пиликанье скрипки, то и дело натыкаясь на столы и стулья. Но, оттолкнувшись от стойки бара, как от пристани, они вновь кидались в хмельную пляску, как в плавание. Потом к этим двоим присоединился третий – в черном балахоне, с косой в руке, из-под капюшона виднелась маска в виде мертвой головы.

– Не смотри на него, – шепнул Витали.

– Почему?

– Он может заметить тебя. А если заметит, предложит отведать из своего кубка.

– И что тогда?

– Ты умрешь.

– И я не смогу отказаться?

– Нет, не сможешь. Таков закон карнавала.