Перпендикулярный мир

— Что сидит? — не понял двойник. — Я не ворую, морально устойчив…

— И воруешь, и морально неустойчив, — отрезал Удалов. — Только сам уже не замечаешь. Если тебе икру дают, а другим не положено, значит, ты ее воруешь.

— Чушь! Мы, руководящие работники, должны поддерживать свои умственные способности. У нас же особенная работа!

— А в детском саду икру дают?

— Не знаю. Там молоко дают.

— Ну и погряз ты, Корнелий. Не ожидал от тебя.

— А чем ты лучше? Не прижали тебя, вот и гордый. А попал бы на мое место, куда бы делся? Некоторые сопротивлялись. Что это им дало? Что это дало народу? Где Клава? Где Минц? Где Ванда?

— Где? — спросил Удалов, протягивая двойнику брюки.

— В разных местах. Наш народ еще не дорос до демократии. Нам твердая рука нужна.

— Именно что твердая. Сейчас будут слушать твое персональное дело.

Двойник сжался, как от удара в живот.

— Меня утром на шоссе видели, я картошку собирал. Решили, что это ты.

— А зачем ты картошку собирал?

— Зиночке Сочкиной помочь хотел. Она ее в город несла.

— Это преступление! Картошка по талонам, она ее с поля украла!

— А потом в магазине я хотел купить лососины. И эту глупость тебе припишут. Потом я на площади интересовался, кому этот памятник…

— Я тебя убью! Ты меня погубить вздумал?

— Откуда мне знать ваши порядки? Но главное, что я на вашем активе сообщил Оболенскому про его моральный уровень. Ну как, пойдешь на свою казнь или смоемся, пока не поздно?

— Я все объясню. Василий Парфенович меня простит.

— Ты от всего отпирайся, — посоветовал Удалов. — Я не я, корова не моя. А где мне Минца отыскать?

Но двойник его уже не слышал. Он бежал через площадь к входу в Гордом, навстречу своей горькой судьбе.

Тогда Удалов, избегая людных мест, поспешил к своему дому. Он знал, кого ему искать. Старый друг и сосед, изобретатель Грубин не мог измениться.

Но и Грубин изменился.

Удалов заглянул к нему со двора. Комната была захламлена, в ней почему-то было много частей человеческого тела, изготовленных из белой пластмассы. Грубин сидел на продавленной кровати, держал голову в руках, будто хотел отвинтить.

Удалов тихонько вошел в дом, поглядел наверх — не смотрит ли кто со второго этажа? — и толкнул дверь к Грубину. К счастью, она была не заперта.

— Привет, Саша, — сказал Удалов. — Ты чем-то расстроен?

— А ты не знаешь? — спросил Грубин, не поднимая головы. — Ты мне скажи, как я мог попасться? Ну ладно, ты человек слабый, угодил в силки, даже биться не стал. Но я-то творческая интеллигенция, всю жизнь гордился своей независимостью. И вот — стал соучастником преступления!

— Не все сразу, — сказал Удалов. — Давай по порядку.

— Мне с тобой говорить не о чем. Ты номенклатура. Я — продавшаяся интеллигенция.

— А ты все-таки скажи. Допусти, что перед тобой не Удалов, а какой-то другой человек.

— Какой-то другой доносить не побежит.

— И я не побегу, — сказал Удалов. — Честное слово.

— Ты правды захотел? Тогда держись! Скажу тебе, Корнелий, что за последние три года ты сильно изменился. С тех пор, как тебя этот Пупыкин приблизил, ты сам на себя не похож. А с Ксенией что вы сделали?

— А что?

— Только не говори, что ты подчинился силе! Другой бы никогда жену не отдал. А ты выбрал Пупыкина.

Горько было Удалову слушать такие слова о своем двойнике. Но надо слушать. На ошибках учатся.

— А зачем ты Минца топил? Закоснел ты, Удалов, в своей подлости.

— Тогда слушай ты. — Корнелий Иванович произнес эти слова так значительно, что Грубин в удивлении уставился на него. — Я не Удалов. То есть я Удалов, но другой. А настоящий Удалов сидит сейчас в Гордоме, на активе, и соратники топчут его ногами.

Вот что удивительно! Грубин поверил Удалову мгновенно.

— У тебя глаза другие, — сказал он. — Прежние. Объясни.

И Удалов объяснил. И про изобретение Минца, и про то, как Минц простудился и пришлось Удалову идти в параллельный мир.

По мере того, как он рассказывал, лицо Грубина светлело, морщины разглаживались, даже волосы начали завиваться. Он вскочил и принялся бегать по комнате, опрокидывая предметы.

— Сейчас же! — закричал он. — Беги отсюда! Тебе здесь не место! И возьми меня с собой!

— Спокойно, — сказал Удалов. — Без паники. У меня задача — найти Минца. А как исправлять положение, подумаем вместе. Рассказывай. Коротко, внятно. Начинай!

Грубин подчинился.

— Произошло это три с половиной года назад. Был у нас Предгором Селиванов…

— У нас тоже, — сказал Удалов. — Потом на пенсию ушел.

— И занял его место Пупыкин, Василий Парфеныч.

— Все пока сходится.

— Времена были тихие, не шатко — не валко… Сначала Пупыкин ничего вроде бы и не делал. Все повторял: как нас учил товарищ Селиванов… А потом начались кадровые перестановки. То один на пенсию, то другой, того с места убрали, этого назначили. И тон у Пупыкина менялся. Уверенный тон становился. Ботинки заказал себе в Вологде на высоких каблуках… Пилипенку приблизил…

— Знаю, у нас он до сих пор сержант. Простой мужик.

— Против Пупыкина боролись. Был у нас такой Белосельский Коля, в одном классе с нами учился.

— Еще бы не знать, — улыбнулся Удалов.