– Что? – спросил Аскольд, глубоко дыша.
– Ключи. Отдай ему. – Батенко кивнула на Штанова.
– У меня не…
– Сейчас! – Это слово полетело в Аскольда камнем. Он вытащил из кармана небольшую связку ключей, бросил под ноги Штанову и выбежал из комнаты. Хлопнула входная дверь.
– Надо сменить замки, – пробормотал Штанов, с трудом выпрямляясь после наклона за ключами.
– Давно надо было это сделать. Всего доброго. – Батенко направилась к выходу.
– Есть что-то? Какая-то…? – промямлил за её спиной Штанов.
– Пока нет. И вряд ли будет. – Батенко на протяжении нескольких недель юлила и уходила от вопросов Штанова. Видимо, настала пора сказать правду. – Дело безнадёжное, никого не получится привлечь.
– Да неужели! То есть, вы хотите сказать, Ника сгорела во дворе своего дома, и никто в этом не виноват?! – Глаза Штанова почти вылезли из орбит (может, посоветовать ему хорошего окулиста?).
– Я сказала, – твёрдо произнесла Батенко, – что вряд ли кого-то получится привлечь к ответственности, потому что всё произошедшее – несчастный случай. Только и всего.
– Только и всего?! – проорал Штанов, брызгая слюной. – Да я… да вы… я вас…
Батенко молча развернулась и вышла из квартиры Штановой, оставив отца бывшей хозяйки посылать ей вслед ругательства, отскакивающие от стен.
Спустившись по лестнице на один этаж, Батенко лицом к лицу столкнулась с Верой. Та, придерживая задом дверь, пыталась вытащить на площадку громоздкую коляску. Колёса застряли на пороге и не хотели вылезать, Вера трясла коляску, ребёнок хныкал, старшая девочка спокойно наблюдала за происходящим.
– Да чтоб тебя! – выругавшись, крикнула Вера. Пнув коляску, так, что та подпрыгнула, она развернулась к старшей девочке. – Что ты стоишь?!
– А что?
Только в этот момент Батенко заметила, что девочка опиралась на костыли. Взгляд Веры переместился на Евгению Ивановну.
– А тебе ещё что здесь надо?!
– Не ваше дело, – отчеканила Батенко, спускаясь по лестнице.
– Мужика своего пришла отбивать?! Да забирай! Он мне не нужен! – Вера рванула к Батенко, оттолкнув с дороги девочку на костылях. Даже не заметив, как дочь упала и заплакала, Вера перегнулась через перила и выкрикнула в лицо Евгении Ивановне: – Да пошла ты! И идиота своего забери! Полно мужиков, другого найду!
– У вас девочка плачет, – спокойно произнесла Батенко и пошла по ступенькам вниз. За спиной отскакивали от стен крики Веры, плач её дочери и хныканье ребёнка в коляске.
Выйдя на улицу, Батенко вдохнула морозный воздух и улыбнулась. Она и не припомнила бы, когда хотелось улыбаться просто так, без повода. Груз, давивший на плечи и грудь, сам собой испарился, в теле появилась лёгкость, как будто прямо сейчас можно подпрыгнуть и взлететь.
К земле вернул очередной звонок от Леси. Пришлось срочно ехать на другой конец города.
По дороге, рассматривая сумеречные улицы, припорошённые снегом, Батенко вспомнила лицо Веры. Наглое самодовольство испарилось, зато появились складки у рта и мешки под глазами. И замаскированный тональным кремом фингал. У девочки гипс, младший надрывно хнычет. И Слава ей, видите ли, больше не нужен. Неужели сработало?
В памяти всплыла просторная комната, увешанная иконами в сверкающих ризах. Большой блестящий подсвечник, как в церкви. И Година с прикрытыми глазами, восседающая на массивном полированном стуле красного дерева с высокой резной спинкой.
Разговор о броши, за которой приехала Батенко по личному приглашению Годины, так и не состоялся, зато Верховная жрица Артели рассказала, что Слава на самом-то деле мучается не меньше самой Евгении Ивановны, и надо лишь чуть-чуть оттолкнуть его от любовницы.
Батенко отказывалась, помня об обещании, которое сама себе дала. Но потом… да что такое, в сущности, это обещание? Кому какая разница, ходит она к Перетворцам, или нет. Это только её личное дело, а семью сохранить необходимо. Один муж от неё уже сбежал, у старшей дочери теперь никак не складывается, наверняка, причина именно в этом – отсутствии отца. Не обрекать же Светку на то же самое.
Година пела что-то перед иконами, размахивала снопом свечей, в конце сеанса дала несколько листов с аффирмациями. Заплатить за них пришлось дополнительно и на месте. Жрица предлагала составить индивидуальные аффирмации, но Батенко не хотела ждать.
«Мой муж всегда рядом со мной», «У меня полная счастливая семья»…
Произносить эти утверждения, написанные разными цветами на листах, полагалось с разной периодичностью, но каждый день. И обязательно втайне, чтобы никто ничего не увидел и не услышал, иначе вся работа пойдёт прахом. Часть записей всегда иметь при себе, другие расположить в квартире по сторонам света. Хорошо бы и Славе подбросить один маленький листочек, но шанса пока не выдалось.
Только выйдя на улицу, Батенко стряхнула оцепенение и снова обрела возможность действовать по своему разумению. Оглядываясь назад, она чётко увидела, что на приёме Годины все действия и даже ответы на вопросы диктовала жрица.