Перерыв на жизнь

Услышав мелодичный голос Юлии Сергеевны, Рада переводит взгляд на нее, потом на того, кому адресован вопрос. На

Крапивина-младшего.

— А что, Юлия Сергеевна, думаете, моя очередь настала? — Он уверенно улыбается.

— Ну на Валета же нет никакой надежды.

— Мне придется кого-нибудь пропустить. Я же жду Катрин, вот вырастет моя нареченная и женюсь на ней. Денис

Алексеевич, вы же отдадите за меня Катерину? Мы договаривались.

— Ну да, договаривались. — Денис смеется привычной шутке. — Тебе тогда лет десять было. Не передумал?

— Нет, — улыбается шире и смотрит на Катю, дочь Шаурина. — Ей моя фамилия больше подходит. Колючая у вас Катрин.

Отец Екатерины снова мягко смеется.

— Папа! — тут же следуют возмущения дочери. — Хоть ты в этом не участвуй!

— Я и не участвую.

Миловидное лицо Кати заливает ярким румянцем. Кажется, не от смущения.

— Дима, может, тебе Диккенса к чаю принести, а то ты с тортиком не очень презентабельно смотришься, — язвит она от

души.

— Нет, спасибо. Достоевским сыт по горло, с прошлого раза от него несварение, — отвечает Дима и переходит на шепот, —

Катрин, а где твое маленькое черное платье? До сих пор его помню.

Девушка меняется в лице, но быстро овладевает собой и придвигается к Крапивину ближе, закидывает руку ему на плечи,

обнимает.

— Ладно, я согласна! — громко говорит, привлекая всеобщее внимание. — Выйду замуж за Крапивина! Вот через месяц

стукнет мне восемнадцать и кончится, Митя, твоя разгульная холостяцкая жизнь. Мама, сфотографируй нас, исторический

момент все-таки. Помолвка. — Обнимает крепче, тихо говорит ему в щеку: — Сука ты, Дима. Падла.

— Ты чрезвычайно строга ко мне, Катрин. Последние полтора года незаслуженно и беспощадно строга, — сверкает

неотразимой улыбкой. — Ах, это черное маленькое платье.

— Я тебя ненавижу.

— И поэтому ты весь вечер сидишь около меня.

Катя успешно давит в себе порыв отсесть подальше. Глупо теперь шарахаться от него, Дима прав. Но все же не оставляет

его реплику без ответа. Треплет по каштановым волосам и легко парирует:

— Привычка. Ты же мне как брат. Вот Ванечка взял и женился. Кого мне теперь тискать? Алёнка к нему никого не подпускает.

И, кстати, жених, что это ты с подарком так продешевил, куклу мне какую-то притащил? Мог бы бриллиантами осыпать, у тебя

ж ювелирка по всей Европе.

Дима смягчает взгляд, в голубых глазах появляется такая ненавистная Катей снисходительность. Она обращает взгляд на

куклу, стоящую в деревянной шкатулке на одном из столиков. Ну да, фарфоровая кукла, понятно, что дорогая. Не такое уж и

событие, дорогие вещи для Кати привычны. Но…

— Что это за кукла, Дима? — серьезно спрашивает она.

Дима делает из чашки небольшой глоток, чуть потягивается вперед и ставит ее на столик. Возвращается в прежнее

положение, прямо и уверенно приникая к спинке дивана. Мягко сцепляет пальцы в замок.

— О, у этой куклы богатая история, я тебе потом расскажу. Я купил ее на Османском бульваре, — спокойно рассказывает он.

— Сколько она стоит? — не унимается Катя. Не дает ей покоя Крапивинская самодовольная, хоть и сдержанная улыбка. Эта

кукла не подарок, а издевка. Страсть как интересно, во сколько Диме обошелся этот стёб.

— А можно посмотреть? — просит Рада.

— Конечно, — Крапивин осторожно берет со столика шкатулку, но не отдает ее сразу. Ставит себе на колени. То, с какой

осторожностью он проводит ладонью по темному дереву, словно стирая с него многовековую пыль, вызывает в Катьке

неконтролируемую дрожь. Дрожь не очень приятную. Дима открывает замочек и распахивает крышку. Вздыхает, глядя на

темноволосое чудо, утопающее в роскошном наряде позапрошлого века. Нет, это не показуха — его осторожность и

благоговение. Все знают, что Дима любит антиквариат, любит искусство, живопись. Даже кино. Вот только ходит он на

закрытые показы, интересуется кино социальным.

— Господи, — шепчет Рада, — только бы потрогать… — Получает на колени темную коробку и трепетно кончиками пальцев

касается неживого лица. Но оно как живое. Потрясающе одухотворенное. «Бисквитный» фарфор... Старинный шелк,

сохранивший дорогой матово-приглушенный блеск... — Это же кукла Франсуа Готье. Ее невозможно не узнать. Такие

продаются только на аукционах. Я была в том музее, в Париже…

— Дима… — рычит Катя.

— Боюсь, Катя, он тебе не скажет, — разочаровывает ее Рада, — цена таких кукол начинается с десятков и доходит до

сотен тысяч долларов. Я могу только смутно представить ее ценность.

— Для Катрин все самое бесценное, — ухмыляется Дмитрий. Его улыбка становится шире.

— Крапивин, ты обалдел? — шипит на него Катя. — Ты зачем мне ее притащил! Я давно уже не играю в куклы. Ни в простые,

ни в «за сотни тысяч долларов»!

— Там, под подложкой документы. И не держи куклу долго на свету, это вредит ее сохранности, — невозмутимо советует

Крапивин и аккуратно закрывает шкатулку. Возвращает на столик.

— Если ты решил сделать мне дорогой подарок и извиниться таким образом, — бубнит Катя с ядовитой улыбкой, — то ты не

угадал. Теперь вообще не попадайся мне на глаза и моли бога, чтобы я эту антикварную куклу не разбила об твою голову.

Жених!