Перерыв на жизнь

женском костюме, это действительно пиджак, хоть и скроенный по женскому силуэту, но линии его резковаты и вычурны, как у

мужского. Он аккуратно его снимает, и Рада вздыхает глубоко, словно избавляется не от одежды из мягкой ткани, а от

железных доспехов. Вздыхает свободно, оставаясь в тонкой блузке, белоснежной, с маленькими черными пуговицами. В ней

становится невозможно жарко, но Гера не спешит обнажать ее тело. Он прижимается к ней и трогает за лицо. Мягко касается

кончиками пальцев. Это прикосновение похоже на дуновение теплого ветерка. Рада приподнимает лицо, прижимается

затылком к стене, стараясь отклониться.

— Я не буду трогать. Лицо и волосы. Не буду, — хрипло обещает Гера, но его теплые пальцы у нее на лице. Еле заметно. —

Не буду целовать. А то ты такая нарядная, боюсь все испортить.

Боится, да. Но горит желанием сделать именно это. Сжать руками ее голову, вплести пальцы в шелковые волосы, целовать

губы. Бесконечно. До онемения, до боли. Целовать прикрытые веки, щеки, скулы... Трогает большим пальцем нижнюю губу,

чуть нажимает, марая подушечку, ее губы сегодня ярко накрашены, матово, никакого пошлого блеска. И вздыхает, убирая

руки...

Он так вздыхает, с таким разочарованным стоном, что Рада невольно растягивается в улыбке, и прикусывает нижнюю губу.

Черт, ей, чтобы макияж испортить, даже Гера не нужен, она сама помаду готова съесть.

— Отстань от меня, — шепчет она, — ты озабоченный.

— Скоро отстану…

* * *

«Я тебя хочу».

Нормально. Гергердт тайно усмехается, получая от Рады сообщение со столь занятным содержанием. Приятно, что хочет.

Еще как приятно. Но с чего бы? Валет там на террасе угостил ее какими-то «веселыми» сигаретами?

Артём поднимает глаза, мимолетом пробегая взглядом по лицам гостей, и невозмутимо отправляет:

«500 у.е.».

Рада с ответом не медлит:

«Даю 1000 и уе... отсюда».

После этого сообщения, Гера уже не находит сил сдержаться, и открытая усмешка трогает его твердые губы.

«Если прямо сейчас, то будет тебе скидка».

«Милый, у меня золотая карта, я тебя возьму без всяких скидок».

Снова усмехается. Разошлась девочка, а ведь выпила совсем не много.

Отвечает:

«Если прямо сейчас, я тебе сам приплачу».

И все же, что скрывать, эта игра Геру невероятно заводит. Дружинина, оказывается, та еще выдумщица. Готов хоть сейчас

вызвать водителя и уехать. Ужин все равно подходит к концу, многие уже распрощались с хозяевами и покинули

гостеприимный дом. Оставшиеся немногочисленные гости с удовольствием поедают торт, а ему после этой смс-переписки

кусок в горло точно не полезет.

Да и вообще, с тех пор как Раде вздумывается ходить на перекур с Валетом, у Гергердта аппетит основательно портится.

Ревнует он ее. Ко всем. Она как магнит. Никто не оставляет ее без внимания. Каждый норовит что-нибудь спросить, чем-

нибудь поинтересоваться. Как его это бесит! Так и хочется гаркнуть, чтобы не лезли к ней, не трогали, не приближались.

Кроме того, беспокоится он: вдруг кто-нибудь напомнит ей о прошлом. Не специально, но случайным жестом, словом. Она же

такая чувствительная — на все реагирует. Даже на запахи по-особенному. Но за весь вечер Артём не замечает в Раде

какого-то напряжения. Как будто и не волнуется она. Свободно себя ведет, естественно, кажется, не испытывая неловкости.

Или так успешно удается ей все скрывать.

Рада возвращается в большую гостиную и занимает свое место: садится около Артёма, уютно вжимаясь в самый угол

удобного мягкого дивана. Незаметно для себя Гера вздыхает с огромным облегчением. Понятно, что в доме Шауриных с

Радой ничего не может случиться, а Валет и мухи не обидит, но ему спокойнее, когда она рядом. Или он просто не привык

быть с ней на людях, не привык делить ее с кем-то. А Рада словно чувствует. Смотрит ему в лицо, а в глазах огоньки, точно

мысли его прочитала, и усмехается. А в мыслях у него ничего хорошего. Думает, что с удовольствием бы этому скакуну,

Валету, скакалку обломал, снес бы голову за его хиханьки и хаханьки. Да повода нет. Здесь все шутят, все веселятся, но

никто не позволяет лишнего. По-другому быть не может. И все равно его раздражают шутки Бардина, на которые Рада

реагирует смехом, раздражают ее вежливые приятные улыбки, адресованные кому-нибудь из гостей. Его не волнует только

прислуга в доме и охрана. Потому что все они, как машины, — безмолвные, незаметные, тени они, четко знающие и блестяще

выполняющие свою работу.

Рада берет Артёма под руку, крепче прижимается к его боку. Он накрывает ладонью ее холодные пальцы, сильнее сжимает

их, чтобы согреть. Вновь окатывает ее знакомым недовольным взглядом. Ревнивец. Рада про себя усмехается. Гергердт,

на первый взгляд, ведет себя как обычно, но его настроение и недовольство чувствуются. Чужому глазу они не заметны, но

есть вещи, которые не скроешь. От нее уже не скроешь.

— Димочка, а ты когда остепенишься?