Перерыв на жизнь

ремешок из крокодиловой кожи плотно обхватывает запястье. И Артём смеется, как обычно, забавляясь Радкиной манере

орать ему что-то через всю квартиру. Дурной тон. Но он так потрясающе идет Дружининой. Ей вообще все идет, и она это

знает. Его правильная девочка иногда с удовольствием нарушает все правила.

Пара коматозных дней после признания, и вот она снова в форме, — загадочная, уравновешенная, уже не испытывающая

той неловкости и глупого стыда. Привыкла она, что он все про нее знает. Если не все, то многое. Ей некуда деваться, у них на

многодневные мучения и бесконечные страдания нет времени. У них только пять месяцев. Уже меньше.

Рада идет в гардеробную. В закрытой секции находит то, что ей нужно. У Геры галстук-бабочек целая куча и все

«самовязы». Ну и ладно, с обыкновенными галстуками она легко справляется, значит и с таким сумеет.

— Хочешь на меня бабочку нацепить? — спрашивает Гера, приходя следом.

— Себе, — с усмешкой отвечает она, уверенно отгибает ворот белоснежной блузки и накидывает плотную ленту на шею.

— Помочь? — интересуется Артём, отмечая, как не очень смело действуют ее тонкие пальцы.

Рада чуть нахмуривается, изучая свое отражение в зеркале. Глаза становятся сосредоточенные.

— Да, — улыбается в ответ и поворачивается лицом.

Гергердт кладет ладони ей на плечи и, еще не спеша помогать с завязыванием бабочки, притягивает ее к себе ближе. Она

вынужденно делает шаг навстречу, стараясь сохранить невозмутимость. Но невозмутимость рядом с Герой трудно

сохранить, невозможно практически. Он смотрит в глаза, поправляет ее волосы, убирает их назад, за плечи. Ненавязчиво и

легко касается шеи. Руки у него привычно горячие, и от его невесомых прикосновения по спине ползут мурашки. Он аккуратно

и умело завязывает бабочку. Регулирует концы, чтобы левая сторона была чуть длиннее. Делает нахлест, формирует

перекрестие. В образовавшуюся петлю протягивает сложенный гармошкой правый конец. Остается только растянуть

бабочку за края, расправить ее. Но Артём не делает этого, медлит почему-то. Снова распускает узел, тут же ловко

расстегивая верхнюю пуговицу блузки.

— Так, прекрати, — выдыхает Рада и отступает. Гера стремительно надвигается на нее, и под его давлением она, сделав

несколько шагов, прижимается к стене. — Гера, отстань, я два часа собиралась! — звонко возмущается, а он уже нахально

сжимает ее в своих крепких руках. Она упирается ладонями ему в плечи, представляя, во что после секса превратятся ее

эффектная «голливудская волна» и тщательно наложенный макияж. У Геры все на лице написано. И сомнений нет, что он не

просто пообниматься решил. Нет у них на это времени. — Оставь меня в покое, — смеется она, все еще надеясь спастись.

— Ты помнешь мне костюм… я накрашена… у меня прическа. Гера, ну что тебе приспичило именно сейчас, нам уже

выходить надо.

— Я аккуратно.

— Ага, аккуратно… ты за пятнадцать минут меня в чучело превратишь.

— Вот если будешь сопротивляться, то точно хана твоему костюмчику, — усмехается он и сжимает ее плечи.

Она еще спрашивает, чего ему приспичило. Как увидел ее в этом брючном костюме, так голова кругом пошла. И плевать, что

времени мало и выходить пора.

Видел же, как она его покупала, примеряла, но не присматривался. Не предполагал, что именно в нем она соберется пойти на

сегодняшнее мероприятие. Но это же Дружинина. Она умеет носить костюм так, как любой другой бабе и не снилось.

Определенно, если когда-нибудь Рада наденет платье, его точно удар хватит. А, казалось бы, шмотка обыкновенная. Костюм

и костюм, ничего особенного. Да, из дорогой ткани с благородным блеском. Но он белый! Нужно иметь большую смелость,

чтобы надеть на себя все белое. Рада имеет не только смелость, но и внешность — какую ничем не испортишь. Она

красивая. Невозможно красивая.

Сегодня словно первый раз ее увидел. Точь-в-точь как той ночью окатило горячей волной какого-то доселе неизвестного

чувства. Оно поднялось откуда-то снизу, хлынуло волной по усталому телу и сгустилось в груди. Да, в тот день, вернее, ночь,

он был смертельно уставший. Несся домой с единственным желанием завалиться в кровать. Но узнал Дружинину, и

усталость как рукой сняло, словно сквозь кожу выдавило. Про все забыл, когда ее увидел. И до сих пор, кажется, в себя не

пришел. Тогда он впивался взглядом в ее лицо, изучал каждую черточку, каждую родинку, голодными глазами пожирал ее

стройную фигуру и думал: все что угодно сделает, чтобы она была с ним. До сих пор не мог объяснить, что случилось с ним,

почему так шарахнуло от одного на нее взгляда. И до сих пор бьет как током. От ее запаха, от взгляда зеленых глаз. От

мягких случайных движений, которые даже, может быть, не в его сторону направлены. С первой их встречи мечтал, как будет

раздевать ее, трогать женственное тело. Все жгло внутри от этого желания и сейчас жжет.

Жжет. Чистым огнем, первозданным желанием. Пальцы покалывает как иголками, так хочется содрать с нее одежду и

обласкать всю. Всю ее обнаженную, беззащитную.

Артём расстегивает единственную пуговицу, которая стягивает полочки пиджака. Это не жакет, как принято говорить о