Перерыв на жизнь

говорит, а поет — столько удовольствия в ее голосе. И ни капли разочарования.

— Ты рада? — спрашивает он.

— Я Рада, — смеется она, а ему кажется, что слишком наигранно. Фальшь в ее голосе режет уши.

Она возится с одеялом, взбивает подушку. Даже в ее простых движениях много лишнего. Они слишком старательные.

— Удивляюсь твоему спокойствию.

— А ты чего вскочил? Рань такая, еще спать и спать, ложись, — вздыхает Рада, словно не слышит его вопроса. Закрывает

глаза, прижимается к подушке щекой, хотя о сне теперь только мечтать. И ведь знала же, что увидит одну полоску, но все

равно в груди что-то неприятно кольнуло.

Гергердт садится на кровать с ее стороны. Он молчит, но от этого молчания не легче. Полутьма комнаты не спасает от его

раздраженного взгляда. Артём чего-то ждет, по-видимому, продолжения разговора, каких-то объяснений, а Раде меньше

всего хочется говорить.

Она нервно вздыхает и порывисто садится на кровати.

— Да, я спокойна. Слава богу, что я абсолютно спокойна, когда говорю, что мне надо сделать тест! Когда меня насиловали,

я была беременна, если ты забыл! И очень долгое время само слово «беременность» вызывало у меня рвотный рефлекс!

Так что, слава богу, что сейчас я уже могу говорить об этом спокойно! — невольно повышает голос, но тут же берет себя в

руки, замолкая.

— Что тебе сказали врачи?

У нее перехватывает дыхание, на языке вертится грубое ругательство.

— Какая разница?!

— Хочу знать.

— А я не хочу об этом говорить! — Она откидывает с колен одеяло и рвется соскочить с кровати.

Гергердт хватает ее за плечи, удерживая на месте.

— Что. Тебе. Сказали. Врачи, — напряженно повторяет он. Пальцы крепко впиваются в нее.

— До хрена всего! Тебе все мои диагнозы перечислить? Рассказать, сколько я таблеток сожрала, пока лечилась от

бесконечных воспалений? Вероятность беременности очень маленькая. Врачи сказали: «вряд ли». И я предпочитаю думать,

что не смогу забеременеть. Потому что это «вряд ли» может растянуться на всю жизнь. Но тесты при задержке делаю. Все

делают. И я делаю.

Рада сбрасывает с себя его руки и выскакивает из спальни. Нет, сна ей точно сегодня не видать. Нужно выпить кофе. И

покурить.

Пока варится кофе, Рада прикуривает, даже не вспомнив о вчерашнем предупреждении Артёма. Руки не дрожат, но слабые.

Первая сигарета падает на пол. Рада не поднимает ее, достает другую. Боится нагибаться, потому что вдруг накатывает на

нее приступ жесточайшего головокружения. Все от нервов. Нервы, черт их подери. Надо выпить успокоительного. Нет, не

транквилизаторов наглотаться, а чего-нибудь легонького глотнуть. Валерьянки, например, или пустырника. В этом нет ничего

плохого, организм от стресса надо беречь. Безуспешно она роется в ящике с лекарствами и, пока перебирает содержимое,

успокаивается.

Зато Артём от своего намерения отучить ее от курения не отказывается. Она видит это по его взгляду и быстро

затягивается. Он подходит и забирает у нее из руки сигарету. Не так, как накануне. А делает это осторожно, словно отнимает

у ребенка какой-то опасный предмет, аккуратно, чтобы не дернулся он и не поранился.

— Тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело? — с вызовом спрашивает Рада.

— Нет, не кажется. — Давит сигарету в пепельнице. — Я же сказал: бросай курить.

— Я помню, помню. Но бросать не хочу.

— Голову мне не морочь. Курить ты не будешь, потому что можешь забеременеть, а для ребенка это плохо.

— Ты не слышал, что я тебе только что сказала?

— Слышал, слышал. Я не глухой и не тупой. Заморочки свои при себе оставь. Все, что мне надо, я слышал.

Рада отворачивается от него, достает чашки, наливает кофе. Позже она приготовит полноценный завтрак, а сейчас им

просто нужно успокоиться и вздохнуть свободно. Произошел какой-то взрыв, непонятный, беспричинный, а она не любит

конфликты, всегда себя неуютно чувствует, состояние войны не для нее. Чтобы высказать свою жесткую позицию по какому-

то вопросу не обязательно воевать. Ведь всегда можно договориться.

— Это очень острая тема, — начинает она, желая сгладить возникшие шероховатости. — Я никогда это не обсуждала,

потому не знаю, как об этом говорить. Все сложно, Артём. В некоторых вопросах лучше быть чуть-чуть лицемерной, это

помогает сохранить здравый рассудок. А насчет сигарет… Бросай тоже. Бросай ты, и я вместе с тобой.

— А я с чего ради?

— Тогда и ко мне не приставай. Почему я должна одна страдать? Давай вместе. Хочешь, чтобы я бросила курить, бросай со

мной.

Глава 17

Теперь вы будете ждать,

пока удастся из этого хулигана

сделать человека?

«Собачье сердце»

— Нет, так не пойдет, — ворчит Рада, стягивая с шеи черную ленту, которую завязать галстуком никак не выходит: мягкая

шелковая ткань совсем не держит форму. Безвкусная получается бутафория.

Нервно вздохнув, она отбрасывает непослушный кусок ткани и оборачивается.

— Артём, у тебя есть бабочка? — кричит из ванной.

— Есть, — громко отвечает он и смеется. Стоит у кровати, поправляет манжеты, застегивает на левой руке часы. Черный