Перерыв на жизнь

эту самую Наталку и зол.

После магазинов поехали с Радой домой. Даже ужинать никуда не заезжали, решили заказать еду на дом. Не хотел Артём,

чтобы она весь вечер торчала на кухне. Рассчитывал, что весь вечер и всю ночь она будет торчать в спальне. В кровати.

Хотел ее безумно. Думал с ума сойдет, пока они до дома доедут, а как порог собственной квартиры переступил, так

началось… Звонки какие-то, проблемы у всех. То одно, то второе, то третье, будь оно все проклято. Рада уже сходила в душ,

напялила юбку, которую они купили, а он все висел на телефоне и обкладывала матом своих топ-менеджеров. Наверное, в

это время она и успела созвониться с Наташкой. Или Наташка с ней. Неважно. Зато теперь Кузька сидит у него на кухне и

уливается слезами. Нахрен бы она была ему тут нужна. Кузька эта гребаная. С вечно открытым ртом. В него так и просится

или член, или чупа-чупс, или мороженое. Только бы он не открывался и ничего не говорил, ее красный рот.

Но пусть лучше сидит она здесь, несет какую-нибудь чушь, чем ее саму в очередной кабак занесет. И Дружинину вместе с

ней. Хватит с него уже, вытаскивал Радку один раз после такой душевной попойки. С того света вытаскивал.

Только вот зря надеялся, что Кузя вернет вещи и благополучно свалит; она, судя по всему, настроена выплакать на его кухне

всю свою несчастную несостоятельную жизнь. Под водку-то плакать всяко удобнее – вот и предложил ей выпить; она

согласилась. Кто бы сомневался.

В процессе распития выясняется, что у Наташки все хуже, чем предполагалось: хахаль ее бросил, верно, еще и наподдал

напоследок, — задранные рукава рубашки обнажают багровые синяки на руках.

— Ой, Кузя, вот только не ной, пристрою я тебя куда-нибудь, — прерывает Гергердт очередные Кузькины стенания. —

Хочешь, прямо сейчас? — Не дожидаясь ее ответа, хватает свой сотовый со стола и начинает листать телефонную книжку.

— Тебе какого надо? Ну! Говори быстрей!

Кузнецова хлопает влажными глазами, переводит нерешительный взгляд на Раду.

— Богатого ей надо. И чтобы плечи были шире живота, — смеясь, отвечает за нее Дружинина.

— Какая ты, Наталка, принципиальная, — качает Артём головой и, ухмыляясь, набирает чей-то номер. — Сейчас найдем

тебе нормального бульдога.

Кузя приходит в себя, сбрасывая минутное оцепенение, и хватает его за руку, пытаясь остановить.

— Не надо! Ты что!

— Руки убери от меня, — рыкает Гергердт и, дергая локтем, стряхивает с себя нетвердую Наташкину ладонь. — И мяукалку

закрой. Павло, здорово. Слушай, тебе баба нужна? Нужна?.. Завтра привезу. Потом позвоню. Да, позвоню, — прощается он и

возвращает телефон на место. — Ну все, Наталка, радуйся. Павло у нас богатый и спортсмен. Только водку жрать

прекращай, не любит он этого.

— Угу, — кивает Наталка. Потом спохватывается: — Куда завтра? Я завтра буду с похмелья!

— Ну и нормально. Отоспишься, сходишь в салон красоты на оздоровительные процедуры, в крайнем случае еще нашатыря

хлебнешь, до вечера протрезвеешь.

— До какого вечера? Я вся в синяках, — с чувством причитает Наташка. Шмыгает носом, оглядывает себя. Наверное, уже

планирует свидание, раздумывая, как окрутит Павло, что на себя наденет. Ну и слава богу, будет теперь ей чем заняться,

прекратит под ногами путаться.

— А вдруг я ему не понравлюсь? — вдруг говорит Кузнецова с несвойственной ей неуверенностью. Говорит она с

трогательной правдивой неуверенностью, какой Гергердт до этого момента в ее поведении не замечал.

— Почему это ты вдруг ему не понравишься? Смазливая. Смазливая же? — сверлит ее насмешливым взглядом.

Она смущенно улыбается и пожимает плечами. Потом глубоко вздыхает. Тонкая бледно-джинсовая рубашка вот-вот с

треском разойдется на пышной груди, и пуговицы посыпятся на пол. Кажется, Наташка ошиблась с размером.

— Понравишься, — ухмыляясь, добавляет Гера, — титьки у тебя нормальные, подсвечник тоже. И блондинок Пашка любит,

говорит, они особенно женственные, гламурные. А ты Кузя у нас вообще вся гламурная, деваться некуда.

— О, Наташ, подожди, у меня есть хорошее средство от синяков, — вмешивается в этот обмен любезностями Дружинина.

Она мягко соскальзывает со стула, идет к лестнице, поднимается в спальню. Артём провожает ее долгим взглядом. Не в

силах оторваться от ее ног, он в сотый раз проклинает сидящую рядом Наташку.

Рада приносит водолазку, которую они купили. Гергердт до последнего момента думал, что она пошутила, говоря о том, что

подарит водолазку Наташке. Но, как видно, совсем то была не шутка.

Наташка принимает обновку с откровенной радостью. Не потому, что мечтала о черной водолазке или та сильно ей

понравилась. Нет, Наташка любит подарки, она примет все, что угодно, и никогда не откажется от халявы, будь то хоть

случайный поклонник, хоть новая шмотка.

— Иди примерь и будем твою новую одежку обмывать, чтобы носилась хорошо.

Дружинина отправляет Наташку переодеваться, провожает в ванную и там задерживается на минутку.

— Наташ, ну ты думай тоже… Как с места в карьер. Знать не знаешь этого Пашку. — Рада до сих пор в шоке, хотя и не