Перерыв на жизнь

А ее не надо звать и просить, она уже готова. Изнемогает от желания. Придвигается к краю стола, шире раздвигает бедра.

В ней ничего от прежней Рады не осталось, он такой ее не видел. А увидел — одурел.

Избавляется от трусов и брюк, отбрасывает в сторону. Чтобы ничего не стесняло. Придвигает ее еще ближе. На себя.

Медленно погружается в нее, не отрывая взгляда от лица. Она чуть запрокидывает голову, выгибая шею. А глаза открыты.

Они темные, ненормальные от страсти. И эта смесь чувств на ее лице, — желание, предвкушение, мука, — вызывают по телу

крупную дрожь.

Он заполняет ее всю и замирает, не двигается. Плотно прижимает к себе, слушает жаркое дыхание, ловит пульс языком на

бьющейся жилке. Ждет, пока Рада заскулит, начнет впиваться ногтями в его спину, кусать плечи. Нетерпеливая.

Его первые толчки для обоих болезненные и оглушающие. Двигается медленно. Аккуратно. Изводит неторопливостью.

Почти выходит из нее. И снова глубоко погружается. Она сходит с ума от этой полноты. Он забирает остатки ее разума, когда

начинает целовать. Проталкивает язык во влажную глубину рта, ласкает ее там. Она целует его, отвечает. Так, как никогда

еще не отвечала. Это все алкоголь. Знала бы, что Гера должен прийти, не пила бы.

Дружинина начинает дрожать и стонать несдержанно и протяжно. Громко.

А говорит: целоваться не любит. Любит, чувствительная очень. Врет. Слишком много врет. Она от его поцелуев сильно

возбуждается.

— Артём… я с тобой еще ни разу… — еле слышно признается, хватаясь за его плечи как утопающий за соломинку.

— Я знаю. Все хорошо будет, — сам не знает, почему добавляет.

Знает он, что не кончала. Когда только начали спать, не понимал, что врет, так технично она его затрахивала. Говорила, что

хорошо ей, и все. А как хорошо… Не чувствовал ни разу ее удовольствия. Полного. Чтобы сгорела у него в руках. Не

чувствовал…

А сегодня кончит. Сегодня он от нее не отстанет.

Гладит ее по спине, по бедрам. Двигается быстрее. Потом останавливается, стягивает со стола, разворачивает спиной.

Целует шею, обхватывает трепещущее тело руками, прижимает к себе.

Рада пытается отстраниться, но попытка эта такая слабая, почти незаметная. Да и убегать некуда. Она в ловушке. В

клетке собственной похоти и его умелых рук. Где-то на краю сознания уже всплывают отвратные картинки. Но она хочет еще.

Хочет и не может остановиться. Не знает, как остановиться. Он подвел ее к той черте, за которой она не была. Была когда-

то давно, в прошлой жизни. Уже и не помнит, как это. Там страшно для нее. Больно. Ужасно страшно. Ей не надо было пить.

Не надо. Нельзя было надеяться, что сможет себя контролировать.

— Я не хочу, — стонет она и потом шепчет что-то бессвязное. Голова кружится. Душный воздух не проникает в легкие. Она

пытается вдохнуть и не может.

Он теснее прижимает ее к себе, ягодицы плотно к паху. Она почти не сопротивляется. Желание ощутить снова его глубокие

движения бесконечно сильнее, чем страх, шевелящий в душе колючими крыльями. Ее дикое желание перекрывает даже этот

страх.

— Хочешь. Ты сама хочешь.

Он так говорит или ей мерещится?

Проникает в нее сзади. Она получает его сзади. В той позе, в которой клялась не заниматься сексом. Сердце

брезгливо дергается. Болезненно сжимается. Что-то ледяное в груди не дает дышать.

— Артём, что у тебя с голосом? — шепчет порывисто. Не узнает его голос. Он двоится, троится, принимает разные оттенки,

дребезжит, заполняет голову, переходя в монотонный гул. — Ты смеешься? — Хватает его за руки бесчувственными

пальцами. Не может ощутить его тепла.

— Нет.

Зачем он врет? Он же хохочет. Смеется над ней. Разными голосами.

Артём замирает в ней. Он осторожен. Чтобы ей не было больно, он же не маленький. Главное, не забыться. Поворачивает к

себе ее лицо, целует дрожащие губы. Она гладит его шею, снова хватается за цепочку.

— Гера это ты?

Теперь он смеется. Издает резковатый хриплый смешок.

— Я. А ты думала кто? О ком ты думаешь? — говорит ей в губы.

Движения становят яростнее, резче. Руки крепко обхватывают ее тело, окольцовывая грудную клетку.

Ее непослушные пальцы перебирают звенья золотой цепочки. Добираются до кулона. Сжимают в кулаке. Гера… Лицом

утыкается в крепкую шею. Гера… Алкоголь и черная смородина. Гера. Она дышит им. Дышит. Часто. Проваливается в

удовольствие, как в бездну. Дрожит от неожиданной горячей волны, захлестнувшей непослушное тело.

Но как только Гергердт отрывает ее от себя и толкает вперед, на стол, жар сменяется холодом, и волна становится

ледяной. Рада вытягивает руки над головой, хватается за край стола. Корчит гримасы страсти в такт медленным тягучим

движениям внутри себя.

И снова душная темнота. Смертельная. Голова наполнена звуками. Боль целует закрытые глаза. Она уже не стонет.

Скулит. Приподнимается. Не хочет умирать. Боится, что не вырвется из этой темноты. Больше никогда не сможет.

С силой отталкивается, выпрямляясь, срывает с него цепочку. Дергает так сильно, что та рвется в самом слабом месте,

как и положено, в замочке. Артём вскрикивает от боли, хватается за шею. Рада тянется вперед, снова ложится на стол, и