Перерыв на жизнь

сам добавит по желанию.

— Не могу, — бурчит Натка. — Как я без мужика? Сначала нужно нового найти, потом старого бросать. В наше время без

мужика вообще нельзя. Вот если с «пиджачком» срастется, тогда и брошу.

— Наталка, вот ты дура, — говорит Рада. Ласково говорит, по-доброму.

— Все бабы дуры. Я чем хуже? — смеется подруга.

— Ничем, наверное, — улыбается Рада и щедро поливает свой пломбир черничным сиропом.

Наташка всегда вызывала у Рады улыбку. Даже когда искренне страдала, Кузю не пожалеть хотелось, а поржать над ней.

Может, потому что все ее проблемы казались мелкими и надуманными, оттого сочувствовать всей душой не получалось. И

тем не менее Рада к Наташке очень хорошо относилась. Добрая Кузька. Понимающая. Не лицемерка. О своих недостатках

знает — мишурой не прикрывается.

А недостаток у Наташки только один, — хотя для кого недостаток, а для кого великое достоинство, — мужиков она страсть

как любит. Мужики ее, кстати говоря, тоже.

— А что он не пытался восстановить отношения?

— Восстановить отношения, — усмехнувшись, повторяет Дружинина. Ну и определение Наташка нашла! — Не знаю, я на

звонки его не отвечаю. Если бы знал Антон, что я уже к себе переехала, то, может быть, пришел бы. А к родителям он не

заявится. И караулить меня у подъезда у него времени нет. Еще не хвата… — Дружинину обрывает протяжная трель

дверного звонка. Она оборачивается на звук, но не вскакивает со стула, спеша впустить нежданного гостя. Она никого не

ждет. Родители предупредили бы по телефону о своем визите. Гера в командировке. Его уже пять дней нет. Он завтра

вернуться должен. Или послезавтра. С соседями она до сих пор не знакома. Разве это обязательно?

— Радка, иди открой, вдруг счастье привалило.

— Ага, счастье только так и приваливает. Исключительно таким образом. Открою дверь, а мне скажут: «Девушка, вы в

лотерею главный приз выиграли».

— Ну, знаешь, у меня вот не жизнь, а сплошная лотерея: или пан, или пропал. Я вот когда сидела на ж*пе ровно, у меня ничего

не было, ничего я не имела.

— А сейчас имеешь? — бросает Рада, выходя из-за стола, чтобы узнать, кто к ней наведался.

Вот только настораживает, что звонят сразу в дверь. Не по домофону. В такой поздний час.

— В основном имеют меня, — заливается смехом Кузнецова.

В дверной глазок Рада видит Гергердта. Почему-то хочется пищать. Но так сразу не скажешь, что от радости. Душит

чувство странное и смешанное.

Она открывает ему дверь и неловко застывает на пороге. Не знает, как встретить его. Как она должна его встретить? Как-

то по-особенному? Пылко обнять, жарко поцеловать? Они же почти неделю не виделись. Только перезванивались.

А Гера не смущается, не испытывает неловкости. Он шагает в квартиру, грубо сминает Раду в объятиях. Целует,

нетерпеливо прижимая ее к себе.

— Тихо… подожди, — шепчет она. — Я не одна.

— Профессор в гостях?

— Подруга.

— Ничего страшного, она сейчас домой пойдет. Ей пора уже, — даже не пытается понизить голос. Вряд ли Наташка

расслышит, но все же.

Они проходят на кухню. Вернее, Гера уверенно идет туда, а Рада следом, придерживая его за рукав угольно-черного

пиджака.

Наташка подносит ложку с мороженым ко рту и вскидывает глаза. Она смотрит на Гергердта, забыв про мороженое. Он тоже

смотрит на нее, неприлично долго задерживая взгляд на декольте алой кофточки. Вырез такой низкий, что из-под эластичного

края виднеется кружево черного бюстгальтера.

— Рот закрой, кишки простудишь, — говорит он и ставит на белый глянцевый стол бутылку шардоне, которую принес с собой.

Наташка заливается краской и давится мороженым.

— Эм-м-м, Артём, это Наташа.

— Хорошо, что не Контрреволюция, — отзывается он и уже не смотрит на Наташу.

Он стягивает пиджак, бросает его на стул. Собирается пойти в ванную, чтобы помыть руки.

— Это что за потаскушка? — спрашивает в ванной, тщательно намыливая руки.

— Она не потаскушка, — говорит Рада, защищая подругу, но не особо возмущаясь.

— А-а, точно. Забыл. Она же Наташа, — глухо смеется.

— Перестань, Артём, не обижай Наталку. Она хорошая. И мне глубоко плевать на ее отношения с мужчинами: с кем, когда и

зачем. Это ее личное дело, меня оно не касается.

— Она – много. И я могу тебе даже сказать – за сколько, — снова смеется он.

Гера знает, о чем говорит. Этот взгляд, которым подружка Рады окинула его, хорошо ему знаком. Оценивающий. Все она с

полсекунды выхватила: и золотые часы на руке, и бриллианты на запонках. Такие по одному костюму определяют, сколько

можно с «клиента» поиметь.

Гера вытирает руки полотенцем. Хватает Раду за талию, прижимает к себе.

— Гера, ты пьян? — Только сейчас Рада чувствует запах алкоголя, едва пробивающийся сквозь плотную пелену парфюма.

Гера им сегодня не пользовался, не брызнулся, он попросту облился «Авентусом».

О, этот аромат… Для Рады, с ее чувствительным носом, он убийственен. Так хорош и вкусен. И горько, и сладко. Черная

смородина. Геру, пахнущего вот так, хочется съесть, даже не поцеловать. Его вдыхаешь, этот запах, и он все забивает,

остается глубоко в носоглотке, от него не избавишься. Кажется, на языке тоже кисловатый привкус ягод. Нет, поцеловать