По кирпичным прогнившим стенам продолжал тарабанить мелкий, но до ужаса холодный осенний дождь, в келье витал разъедающий глаза запах воска, трав и народных лекарств, все обуяла ночная темнота, и лишь крохотная свечка на столике хоть немного придавала предметам видимые очертания. Кристин, поджав под себя ноги и дрожа от ледяного ветра, проникающего вовнутрь сквозь полуразбитые стекла окон, неподвижно сидела на лежанке, стараясь не плакать и не выдавать тот страх, что рвался наружу адскими когтями. Хрупкое, детское тельце едва прикрывала белоснежная свободная рубаха до самих щиколоток, волосы были кое-как заплетены в неряшливую косу, босая, с еще свежими синяками и ссадинами. Мария огляделась: она ничего не знала, не помнила, ей казалось, что кто-то взял и вырвал с корнем все воспоминания, заменив их только сплошной боязнью. Девочка опасалась совершенно всего: собственного дыхания, легкого потрескивания свечи, мучило чувство, что сейчас распахнутся крепко-запертые двери, и в комнату войдет что-то страшное, ужасное, изуродованное, а тебя просто парализуют диким страхом, и эти стены услышат не больше, чем просто немой крик… Буквально через мгновение так и произошло: деревянные, треснувшие ставни с диким грохотом открылись, и непонятное, скрытое под черным плащом, существо, двинулось до кровати. Кристин зажала рот дрожащей рукой, наблюдая, как оно медленно откидывает капюшон назад, и на месте темной дыры образовалось вполне человеческое лицо. Матушка Джинет… Глаза, наполненные налитыми слезами, будто прожигали насквозь, по виску медленно стекала багровая струйка, и все, от сжатых дрожащих пальцев, вцепившихся в край темной накидки, до растрепанных посидевших волос, веяло какой-то болью, страданиями, муками, словно взяли, сломали и выбросили.
– Посмотри, что с тобой сделали, девочка моя, – прозвучал утробный хрип, хотя губы пришедшей были крепко сомкнуты, а слова просто лились по воздуху: – Где маленький, невинный цветочек?… Чистый ангел?… Ты обманула меня, Кристин, подвела. Разве я растила тебя такой? Жестокой, коварной, лицемерной, забывшей, что такое доброта, честь и справедливость? Лучше бы я ослепла, оглохла, лучше бы в тот холодный мартовский день ты так и умерла у ворот обители, и твоя еще незапятнанная грехами душа полетела к Престолу Божьему! Но нет, видно, не судилось… Я воспитала монстра, и вместо блаженных молитв ты впитала развратные слова порочной, грязной любви, и челом ты коснулась не распятия святого, а клятых стоп вампирской богини! Тьфу! Я больше не могу позволить, чтобы ты жила на этом свете и дальше продолжала осквернять мои многолетние плоды! – между бровями женщины залегла глубокая морщинка, по осунувшемуся лицу, где яркой тенью блестел след отчаяния, полились жгучие слезы, и настоятельница сделала один неуверенный шаг к девочке, что, сжавшись на кровати, словно птица с переломанными крыльями, беззвучно противилась оскорблениям матушки, и смогла выдавить из себя лишь один надломленный, приглушенный шепот: – Я не виновата…
– Молчи! Молчи, дьявольская дочь, – голос Джинет дрожал, подобно рваной струне, казалось, мадам на куски разрывает острая тоска, но она не прекращала медленно двигаться к шокированной послушнице. Один шаг…второй… Каждое последующее движение смывало все то хорошее, что было между ними, испепеляло, крошило на мелкие обрывки, и спустя мгновение перед Марией стоял уже совершенно чужой человек, жестокий, желающий причинить только один вред: – Взгляни на свои руки, малышка, посмотри, какого они теперь цвета, – англичанка протянула вперед дрожащие ладони, и крохотное зарево свечи осветило кожу, покрытую сплошными алыми разводами. По пальцам, запястьям, стекали густые красные струйки, свежие, с характерным запахом, будто сразу же после…зверского убийства. Девочка перевела лихорадочный взгляд на свое платье, и немой вскрик ужаса замер на приоткрывшихся губах. Некогда казавшаяся кристально белой, словно первый зимний снег, теперь сорочка покрылась кровавыми пятнами, которые постепенно переходили на растрепанные волосы и полыхающее лицо. Крови становилось так много, что Марии казалось, еще немного, и она просто захлебнется в ней…
Неожиданно весь этот ад прекратился, погрузился в непроглядную темноту, словно кто-то набросил сверху черное покрывало, молодая женщина услышала неподалеку свой пронзительный крик, и вдруг чьи-то теплые, успокаивающие слова, подобно исцеляющей воде, коснулись разума. Девушка подорвалась, мгновенно распахнув глаза, и судорожно огляделась по сторонам, но обнаружила себя не в той душной, ужасной келье, а в какой-то прохладной, далеко не маленькой комнате, где приглушенно горел свет, а почти все свободное пространство занимали две скудные лежанки и горы каких-то непонятных вещей в капроновых пакетах. Склад…