Перелет через Бездну

– Uniko [11], – процедила сквозь зубы старуха, словно называя имя самого демона, но Кристин не могла понять, чем такой невинный мальчик мог вызвать бурю столь отрицательных чувств: – Удивительный. Необыкновенный. Единственный. Дитя, что наделено почти безграничной силой. Дитя, что появилось на свет заветного 2 января. Дитя, моя ненависть к которому превышает все океаны мира, всю галактику, все необъятные просторы. Я готова разорвать его на мелкие кусочки, но, увы, не могу даже приблизиться ближе, чем на пять метров, – Мардж посмотрела на Марию, горько усмехаясь увиденному в ее глазах любопытству: – Лучше бы ты не знала правды, девочка моя, не знала, кто этот ребенок, иначе ты почувствуешь такое презрение… Не к нему… Ко мне. И к моему заданию. Но уже поздно, пути назад нет, – миссис взглянула на небо, и, заметив там одну сияющую звезду, которая, казалось, стала приближаться к Земле, начала свой рассказ: – Тридцать лет назад меня привезли в резиденцию еще совсем юного, неопытного владыки, чей отец недавно умер от страшной болезни, и передал всю власть своему единственному наследнику. Красивый. Высокий. Сильный. Обаятельный. Умный. Сексуальный. Так мне описывали моего нового господина, когда рабыни готовили к первой ночи. Все это напоминало одну из восточных сказок, где прекрасную деву приводили в покои султана, и тогда я правда оказалась в самой сказке… Вырванная из постоянный нищеты, нужды, вечных пьянок и побоев папы, лишенная матери, я, наконец, отыскала свое гнездышко, свой приют, и домом для меня стал этот мужчина. Никто не произносил его имени, по крайней мере, в моем присутствии. Существовал обычай, что новая наложница не должна знать, как зовут повелителя, ибо для нее он – сам Господь. Утекали дни, недели, месяца. Мы утопали в объятиях друг друга, проводили вместе все время от рассвета и до заката, и я, ослепленная, одурманенная счастьем и любовью, не заметила, как мой великолепный принц стал превращаться в настоящего тирана. Безусловно, слышала всякие страшилки, что пока постель президента холодна, он издает кошмарные указы, казнит невинных, умывается кровью детей и девственниц. Слышала, но до последнего не верила. Иногда меня отпускали в город, а на переполненном людьми базаре также гуляли свежие новости и сплетни об одном жестоком, беспощадном тиране, который подобно смертельному урагану врывается в счастливые, теплые дома… Но я по-прежнему оставалась слепа, и открылись мои глаза лишь в день, обещанный быть самым прекрасным в моей жизни.

Я забеременела. По закону, если любовница носит в себе частичку самого повелителя, она обязана стать настоящей супругой. Однажды в холодную дождливую ночь я обнаружила у себя в кровати великолепное золотое кольцо с бриллиантом, – пальцы старухи вновь рванулись к украшению: – И записку: «Отныне ты – моя». Что может подумать глупая влюбленная девочка об этой фразе? Моя жена, моя жизнь, моя судьба, моя любовь. А на самом деле… И вот настало то свадебное утро. На крыльях, сотканных из всех оттенков счастья, я летела в покои своего нового мужа. Но поторопилась… Была смена караула, пост около дверей пустовал, и я нечаянно стала свидетельницей рокового разговора, вернее, сцены. Маленький ребенок, совсем еще крошечный, обнаженным лежал на полу, а его рот крепко сжимал железный кляп, чтобы ни в коем случае не закричал, не разрезал эту торжественную тишину, будь она проклята. Испуганные детские глаза, наполненные жгучими слезами, эти связанные ручки, ножки… И только одно мгновение, и острый клинок прошел под хрупкую кожу, к самому сердцу… Я не знала, в чем провинился этот малыш, что заслужил такую адскую смерть, не знала и не хотела понимать, от чего же так светились глаза президента. В тот день я узнала имя: Мундибрун. Мой супруг и мой убийца. И с тех пор это сочетание букв превратилось для меня в синоним жестокости, бессердечности, грязи. Но у меня не оставалось выбора. Я все же пошла под венец, чувствуя под сердцем пульсацию новой зарождающейся жизни. Если бы не ребенок, я бы без тени сомнения перерезала себе горло. Меня прозвали госпожой – я услышала «супруга маньяка», по пальцу скользнуло обручальное кольцо – в кожу впились шипы, он обнял меня – ко мне прикоснулась сама богиня страданий. С тех пор во мне царил только один сплошной страх, перекричавший абсолютно все чувства, страх, что впивался ледяными орлиными когтями в душу, разрывая ее до крови, дикий, животный, нечеловеческий страх. Страх за своего еще не рожденного малыша, за тысячи людей, окружавших нас, за Бездну, за будущее.