«Твой молодой констебль, — Коссал кивнул Пателю, — мог бы позволить тебе поспать еще несколько часов».
Резник смотрел на линии мела на полу. — Он из больницы?
— Так кажется.
— Напали с ножом, каким-то лезвием?
"Да."
«Тогда Патель поступил правильно. Что-нибудь меньшее, он получил бы ерунду.
Коссал указал вниз. — Тогда очень похоже на этого жалкого ублюдка. Звучит так, как будто тот, кто напал на него, пытался отрубить ему яйца.
Быстрая дрожь пробежала по телу Резника, и он, против воли, прижал одну руку к ногам, как футболист, готовящийся к штрафному удару. — Давай выйдем наружу, — сказал он. «Здесь вонь бьет мне в нос».
Коссал и Резник были более или менее современниками; их перемещения между униформой и CID шли параллельно, даты их продвижения по службе примерно совпадали. В какой-то момент Коссалл перешел из местных сил, но девяти месяцев работы сержантом-детективом в Норфолке было более чем достаточно. «Единственное место, — как-то признался он Резнику за выпивкой, — где на стене в болоте парней висят истории о том, как трахают овец».
«Беда была в том, — говорил теперь Коссал, — что он так долго пролежал там. Потерял столько крови. Похоже, молодые люди входили и выходили, обходили его, чтобы помочиться. Скорее всего, он подумал, что потерял сознание, пьяный.
— А как же кровь?
— Подумал, что он упал, ударился головой, если они вообще заметили. Удивительно, как какой-то педераст не бросил его в придачу.
"Где он теперь?" — спросил Резник.
Коссал покачал головой. — Где-то между реанимацией и моргом, я полагаю.
"И семья?" — сказал Резник. — Их проинформировали?
-- А, -- сказал Коссолл, отводя взгляд к прерывисто мигающему свету на крыше ближайшей полицейской машины, -- я так и знал, что здесь что-то есть.
Резник повернул направо вдоль автостоянки Флетчер-Гейт и остановился перед театром «Лейс-Маркет». Он выключил фары и дал двигателю поработать на холостом ходу. Единственная ситуация, в которой он был рад, что у него никогда не было детей, была такая: единственная часть работы, которую он ненавидел делать в одиночку. Не так давно, вспомнил он, именно Рэйчел он разбудил телефонным звонком посреди ночи. Иди со мной. Опытный социальный работник, она была идеальным выбором. Мне нужно поговорить с женщиной, мне нужна твоя помощь. Женщина, уже изуродованная болью, которой пришлось сообщить, что ее дочь мертва. Конечно, он хотел, чтобы Рэйчел была рядом не только из-за ее опыта — когда говорить, когда молчать, правильное слово, прикосновение в нужное время — он бессознательно втягивал ее в свою жизнь. Засасывает ее. Так глубоко, что, прежде чем все закончилось, она сама чуть не погибла.
Рэйчел.
Скрежет ботинка по неровному тротуару заставил Резника повернуться. Из тени вышла женщина, воротник ее темного плаща был приподнят, волосы обрамляли ее бледное лицо, короткие и темные. Резник потянулся и открыл ближайшую боковую дверь.
«Извините, что вытаскиваю вас», — сказал Резник.
— Все в порядке, сэр, — сказала Линн Келлог, — я и раньше поступала с вами так же.
Резник снова включил дальний свет и включил передачу. — Я расскажу тебе по дороге, — сказал он.
Воллатон был местом, о котором забыло время. Внутренний пригород бунгало и полумесяцев и аккуратных особняков с сумасшедшей брусчаткой и палисадниками, подходящими для гномов. На крыльце дома Догерти сиял тусклый оранжевый свет. Резник нажал кнопку звонка во второй раз и отступил назад. Появился еще один свет, пробившийся сквозь занавески наверху. Осторожные шаги на лестнице.
"Кто это?"
— Детектив-инспектор Резник. УГО».
Сквозь квадрат из матового стекла, вставленного в дверь, Резник мог видеть фигуру, ссутулившуюся, колеблющуюся.
— Это полиция, мистер Догерти, — сказал Резник, не желая слишком громко повышать голос и будить соседей. Желание, чтобы это закончилось: сделано.
Фигура выступила вперед; засовы, верхние и нижние, медленно отодвинулись, защелка была поднята, ключ повернут; наконец, дверь на цепочке откинулась на дюйм.
Резник представился, поднеся свой ордер к краю двери и отступив в сторону, чтобы Догерти мог его видеть.
— Это детектив-констебль Келлог, — сказал Резник, указывая за собой. — Если бы мы могли войти.
«Неужели это не может подождать? Что такого важного, что не может ждать?»
— Твой сын, — сказал Резник. — Это о вашем сыне.
— Карл?
— Да, Карл.
Дверь закрыли, но только для того, чтобы освободить цепь. Догерти стоял в шотландских шлепанцах на циновке, на которой темными пучками щетины было написано « Добро пожаловать ». Его лодыжки были костлявыми под краем полосатых пижамных брюк, кожа была покрыта мраморными синими венами. Пояс его темно-зеленого халата был завязан тугим бантом. Его волосы были собраны в пучки по бокам головы.
— А как же Карл? он спросил. — Что с ним случилось?
Но выражение его глаз показывало, что он уже знал.
Не совсем так, конечно. Это произошло немного позже, в маленькой гостиной, единственный свет от торшера в углу, они втроем сидели на мебели, которая была сделана на века и именно так и сделала.