Печать мастера

— Жри, что дают. Это обед, ужин и твой завтрак. Не нравится? Помолись Великому, чтобы послал что-то посъедобнее, — мстительно уточнил Рыжий, расщелкнул ножом свою раковину и присосался, причмокивая.

***

Закат они встречали, сидя на песке, плечом к плечу.

Живот был почти полон, но такой странной еды Коста не ел много зим. И очень надеялся, что он не скончается к утру.

Заплатка на днище почти высохла — последний слой плотно заложили толстыми ветками вряд — рыжий все таки оказался прав на этот раз — гончар из него никудышный. Плошки развалились в костре и не стали твердыми. Он что-то сделал не так.

Рыжий сох, подставляя то один бок, то другой теплому ветру, сняв верхнюю рубаху — босой и в одних штанах. Он нырял еще несколько раз, за странными маленькими ракушками, которые складывал в ряды у лодки.

Есть которые было нельзя — это пройдоха уточнил для Косты специально.

На вопрос — почему он не останется здесь постоянно — мало еды. Съедобных ракушек было немного, если бы не ушла рыба, можно было бы прожить, а так — все равно приходится возвращаться в город.

***

Ночью зарядил дождь. Барабанил сверху по днищу, и Коста долго прислушивался и трогал пальцами доски — не потекло ли где, но пока было сухо.

Сухой травы оказалось мало, и они сделали одну лежанку на двоих, поделив старое покрывало. Мелкие ракушки, которые рыжий нагреб за день под лодку, он вытащил наружу, как только пошел дождь. Вытаскивал в горсти, мочил и, ныряя в лаз обратно, брызгая мокрыми волосами, и раскладывал влажными вдоль бортов.

— Подожди, — прошептал он Косте. — И увидишь…

Чего он должен увидеть в этой темноте Коста не понял, зато он он отлично чувствовал, как тянуло сыростью от Лиса — и как начала мокнуть подстилка, и…

— Во-о-о-т… — тихо прошептал рыжий пройдоха, когда Коста привстал на локте, увидев синий свет.

Нежный, едва заметный, мерцающий, который становился все ярче… Ракушки — светились…

Коста был готов поклясться, что они пели — но звуков не было… Свет, голубовато синий, с зелеными отливами, как морская вода, ярко светился голубым в темноте, освещая лицо Лиса, руки Косты, лодку над головой.

— Красиво, правда? — довольно шмыгнул носом рыжий. — Я был уверен, что ты не видел, и как увидишь, как глаза вытаращишь…

Коста хотел фыркнуть, но не стал.

Хотелось молчать, смотреть и — слушать. Ему казалось, ракушки пульсируют в такт биению волн, набегающих на берег… и свет чуть подрагивает, меняясь…

— Сухие — они не светятся, — деловито пояснил рыжий. — И за ними нырять надо, и залежи не везде, но где есть — м-м-м… рыбаки часто вместо светляков используют, когда в море выходят… Эй… эй… ты чего…

Коста отмахнулся и снова провел рукой над светом — едва заметно шевеля пальцами, как будто рисовал… и тени, послушно менялись, создавая рисунок по бортам… голубовато-синие линии меняли лицо Лиса, делая его почти красивым… блики преломлялись, очерчивая пальцы тенями и как-будто танцевали… туда-сюда… туда-сюда…

— Эй, я не для того их принес, чтобы ты завис… ты и так молчун, каких поискать… я поговорить хотел… а это… делает атмосферу доверительной, — довольно улыбнулся рыжий, упав рядом на лежанку и закинул руки за спину. — Мы слишком похожи, я знал, что тебе понравится. Я уверен, мы должны стать братьями…

Коста фыркнул, убрав руку — волшебство разбилось.

— Уверен, — настойчиво произнес Лис. — Где ещё ты найдешь такого, как я? Цени! Но, чтобы стать братьями, нужно узнать друг о друге всё-всё-всё… Я расскажу тебе про приют, а ты про то, почему за твою стриженную голову дают небывалую цену — целых три феникса…

***

Коста зевал. С большим трудом удерживая глаза открытыми. Ракушки побледнели — свет стал тише, и ему казалось, что близок рассвет, но рыжий всё говорил, говорил и говорил. Коста засыпал, просыпался, и снова — засыпал, а пройдоха всё говорил, говорил и говорил, не затыкаясь ни на мгновение. Если считать разговоры — разновидностью медленной пытки, то он уже готов был просить пощады.

— Я уверен мы рождены братьями, мы точно должны стать братьями! Ты отдал мне кусок лепешки — это священно, мы разделили хлеб, значит — теперь братья, осталось разделить кровь, и… — Лис ухмыльнулся, — потом ты пожалеешь, если мы расстанемся, а мы так и не станем братьями… Когда я стану знаменитым, ты придешь на представление — я увижу тебя и скажу — вот, десять зим назад меня отвергли, — рыжий патетически приложил ладонь ко лбу, — я предлагал ему свое сердце, свою душу, всего себя, — прижал он руки к груди, — и даже пол булочки!

— Пол булочки? Когда?

— Не важно! Главное не слова, а эмоции!!! — зашипел мальчишка. — Я расстроен, убит, светляки на сцене сияют, публика рыдает от того, какая история…меня — отвергли!!!

— Ты пока ещё не знаменит.

— Буду, — хитрая мордочка вытянулась, и он похлопал длиннющими ресницами — хлоп, хлоп, хлоп, хлоп.