Читаем Парнасский пересмешник. Новеллы из истории мировой культуры полностью

– Да ведь кто пьет кофей, тот ков на Христа строит, – усмехнулся Марко Данилыч».

Расхожая пословица гласит: «Аще кто дерзнет пити кофию, но и в том человеке бует ков и лукавство и не будет самого Господа». Да, не самое приятное созвучие: кофий, кофе (коф) и ков (ковы) – то есть злые интриги, проделки, козни. И козни, как водится, заграничные.

Интересно, что скепсис в отношении к кофе был не только в России, но и в Англии, например. Том Стендейдж рассказывает, как 29 декабря 1675 года Карл II издал «Прокламацию о запрещении кофеен», в которой объявлял кофейни пристанищем недовольных заведенными порядками и бездельников, очагом скандальных слухов, пришедших из-за границы. Абсурдный запрет долго не просуществовал и был смятен волной общественного недовольства. Вместо него правительство предложило продавцам кофе уплатить 500 фунтов и присягнуть королю, что тоже соблюдалось недолго, оставив по себе лишь пожелание рекомендательного характера не обслуживать в кофейнях шпионов.

О кофейнях в Москве есть такое стихотворение у Николая Ушакова:

Зима любви на выручку —рысак косит,и – ах! —московская транжирочкана легких голубкахзамоскворецкой волости.Стеклянный пепел зимстряхни с косматой полостии – прямо в магазин.Французская кондитерша,скворцам картавя в лад,приносит,столик вытерши,жемчужный шоколад.И губы в гоголь-моголе,и говорит сосед:– Транжирочка,не много ли?И снова снег и свет.

Что же в сущности французская кондитерша приносит московской транжирочке? Жемчужный шоколад – взбитые в крепкую пену желтки с сахаром с небольшим добавлением какао. Причем Ушаков называет одно и то же блюдо сначала жемчужным шоколадом, а потом гоголем-моголем.

Шоколад пользовался куда большим расположением, чем кофе. Но настоящий русский напиток, конечно же, чай.

Можно, пожалуй, к этому вспомнить и о римском кафе, основанном в 1760 году. В уютной кофейне «Antico Caffe Greco» рядом с испанской лестницей часто бывали Стендаль, Казанова, Андерсен и Шопенгауэр. Стены кафе украшены портретами всемирно известных завсегдатаев и их автографами. Писал о нем и Гофман. А еще говорят, здесь часто заседал Гоголь, когда сочинял «Мертвые души» – на стене малого зала в рамке висит письмо Николая Васильевича ректору Санкт-Петербургского университета Плетневу: «О России я могу писать только в Риме, только там она предстает мне вся во всей своей громаде…» Если будете на Via Condoti, 86, прямо между магазинами Prada, попробуйте, например, фисташковый торт и лимонный пирог, а запить их можно коктейлем Red passion с красным апельсином и клубникой. Вход в кофейню, кстати, есть и с via delle Carroze, 61.

Даже если у вас совсем мало времени на прогулку по Риму, загляните в Greco cafe. Пусть это супер-туристическое место с довольно высокими ценами (сок – 12 евро, кусочек торта от 10), оно не теряет своего очарования, и здесь правда много занимательных вещиц, аутентичные интерьеры, мутные зеркала, план квартиры Андерсона, который жил прямо над этой кофейней, и конечно, портреты таких очаровашек, как Агата Кристи.

А вот в Вильно в конце XIX века придумали другой рекламный ход – в чайный магазин известной фирмы «К и С. Попов с сыновьями» привезли китайца, который находился в торговом зале в китайской одежде, бритый наголо, с косичкой на затылке. И люди валили в магазин, покупая кофе и чай, лишь бы взглянуть на настоящего китайца.

Кусок и крох

От чего умирали простые люди Древней Руси?

От нападений диких животных, природных стихий, болезней и неумелого приготовления пищи.

Синодик – рукописная церковная книга с перечислением имен для поминовения, и на Руси этот памятник фиксируется довольно рано. По идее в синодике должны быть перечислены все когда-либо умершие православные, которых надлежит поминать в том или ином храме – синодик переписывался в разных монастырях, поэтому разные синодики значительно отличаются друг от друга и рассказывают в основном о тех людях, которых особо хотели помянуть в конкретной обители.

Этот уникальный документ дает информацию не только об умерших в разных русских землях за охватываемое время людях, но и, например, о редчайших именах, которые за давностью лет больше нигде не встречаются. Но кроме этого есть в синодике особый раздел, посвященный безымянным усопшим, которые разделены по формам смерти. Само собой, это часто люди, погибшие от войны, морового поветрия, плена. Но есть и довольно необычные формы смерти: погибшие в горных узостях, добывая золото для царя, и засыпанные песком.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология